"Ничего особенного", - сказал кот - Майкл Суэнвик

Где-то около полудня они проезжали через маленький городок, несомненно бывший до Депопуляции довольно-таки крупным городом. Сразу на выезде из поселения перед шлакоблочным зданием ресторана стояли два грузовика и три легковушки, одна из которых оказалась «Мерседесом». На останках того, что некогда горделиво именовалось Транссибирской автомагистралью, возможность поесть в ресторане выпадала нечасто, поэтому Виктор подъехал вплотную к двери, и они вошли в зал.

Там оказалось лишь пять столиков – все пустые. Выкрашенные черным стены украшали старомодные люминесцентные трубки, выдранные из светильников, обнаруженных в подъездах необитаемых ныне домов. В глубине помещения находился бар. А над ним надпись крупными белыми печатными буквами гласила: «Нас не надо жалеть – ведь и мы никого не жалеем».

– Вот черт! – буркнул Виктор.

– В чем дело? – спросила Светлана.

– Это лозунг ОМОНа – полицейского отряда особого назначения. Давай-ка смоемся отсюда потихоньку.

Из дверей в глубине зала появился крупный мужчина, вытиравший руки полотенцем.

– Чем могу?.. – Он осекся на полуслове и пристально посмотрел на вошедших, похоже, сверяясь с внутренней базой данных. Потом его лицо искривилось в злой ухмылке:

– Осип! Колзак! Идите взгляните, кого черти принесли. – Из той же двери вышли еще двое мужчин, один крупнее первого, второй немного меньше. Все трое походили на любителей подраться. – Б. дь и мелкий поганец с подрывными настроениями. Что с ними делать будем?

– Вые. м обоих, – сказал самый здоровый.

– Вам вполне хватит и одной, – зазывным, жарким голосом сказала Светлана. – Одной меня. – Она достала из сумочки визитницу и протянула карточку, на которой был напечатан ее прейскурант.

Все трое лишились дара речи от изумления. Но лишь на миг.

– Ах ты, грязная дыра! – выпалил один из хозяев.

– Можешь ругаться как хочешь – я не возьму за это лишнего.

– Да уж, ничего глупее, чем заявиться сюда, ты просто не могла придумать, – сказал тот, что поменьше. – Павел, хватай ее!

Средний по размерам мужик двинулся к Светлане.

Грудь Виктора туго стиснуло ужасом, но он все же шагнул вперед, преграждая Павлу путь. Для него наступил момент истины. Его Аламо.

– Мы уходим! – заявил он, пытаясь заставить голос не дрожать. – Так что не мешайте нам, если не хотите неприятностей.

Как ни странно, его слова не встревожили громил, а лишь позабавили. Павел сделал еще несколько шагов, пока ствол ружья не уперся ему в грудь.

– Думаешь, пушка тебя спасет? Попробуй-ка выстрелить. Давай застрели меня!

– Не сомневайся, выстрелю.

– Если не готов убить человека, то никогда не сможешь никого остановить. – Он взял одной рукой ружье за ствол, другой за спусковую скобу и сильно, до боли, нажал пальцем Виктора на спусковой крючок.

Ничего не произошло.

Павел вырвал ружье у Виктора.

– Ты, может быть, считаешь, что у правительства техника хуже, чем у тебя? В каждое ружье гражданского назначения еще на заводе монтируют блок внешнего управления с доступом по блютусу. – И бросил через плечо: – Ну, Осип, что делать с б. ю?

Светлана содрогнулась; видимо, эти слова перепугали ее насмерть. Но все же призывно улыбнулась:

– Обычно я не даю задаром, но для вас, мальчики, могу сделать исключение.

– Отведи ее в канаву, где мы берем гравий, – сказал малорослый, – и пристрели.

Павел стиснул запястье Светланы:

– А как насчет панка?

– Мне надо подумать.

Когда он поволок Светлану за дверь, она не издала ни звука.

Самый крупный из троих громил толкнул Виктора на стул и велел:

– Сиди смирно. Попробуй только что-нибудь… впрочем, сомневаюсь, что ты попытаешься что-нибудь затеять. – Вынув из ножен штык-нож, он некоторое время забавлялся: отцеплял острием значки с куртки Виктора, читал надписи и бросал их через плечо. – «Гражданин без ружья – раб», – читал он. – «Легализуйте свободу: голосуйте за либертарианцев». «Анархистский отряд», – ну, это уже полная бессмыслица!

– Это шутка.

– В таком случае почему она не смешная?

– Не знаю.

– Получается, что это не такая уж и шутка, да?

– Наверно.

– Слабость твоей политической философии, – произнес ни с того ни с сего Осип, – состоит в убеждении, что если абсолютную свободу распространить на всех, то все будут думать только о своих личных, эгоистических интересах. Ты забыл о существовании патриотов, людей, готовых пожертвовать собой ради блага Родины-матери.

Виктор решил, что ему уже нечего терять:

– Ну, выполнение за деньги грязной работы для правительства патриотом не делает.

– Думаешь, мы делаем это за деньги? Слушай сюда! Когда я уволился из ОМОНа, меня уже тошнило от городов, преступности, загрязнения природы. И я отправился искать место, где мог бы заниматься рыбалкой или охотой на кого угодно. Мне подвернулся этот брошенный дом, и я принялся его чинить. Павел проезжал мимо и остановился спросить, что я делаю. Оказалось, что он тоже из полицейского спецназа, и я пригласил его в партнеры. Когда мы все наладили и ресторан заработал, объявился Колзак. Оказалось, что он тоже из наших, и мы предложили ему работу. Так что мы все равно что родные братья и отвечаем только перед Господом да друг другом. Павел привез с собой устройство спутниковой связи, у нас есть полицейские сведения обо всех, кто тут появляется. Мы очищаем землю от всяких антиобщественных элементов навроде твоей шлюхи, потому что так надо. Вот так-то.

– Что касается тебя, – добавил Колзак, – то неужто ты думаешь, что ее труп будет валяться в канаве в одиночестве?

– Послушайте, должен же быть какой-то способ убедить вас, что без этого можно обойтись!

– Конечно. Ты просто скажи мне, что можешь отдать за свою жизнь такого, чего я не смог бы снять с твоего трупа.

Виктор промолчал.

– Видишь? – заметил Осип. – Колзак уже кое-чему научил тебя. Если тебе даже нечем выкупить свою жизнь, то получается, что она ничего не стоит, верно?

Колзак подкинул в воздух свой штык-нож и воткнул его в стойку. Потом отошел в сторону.

– Теперь ты ближе, чем я. Хочешь попытаться – валяй. Хватай ножичек.

– Ты не стал бы предлагать, если бы у меня был шанс.

– Да кто ты такой, чтобы говорить: стал бы я, не стал бы я?! Е… тебя в рот и в ж…! Ты просто пидор поганый, и даже за жизнь свою драться, и то боишься!

Кидаться к оружию было бы самоубийством. Отвести взгляд – трусостью. Поэтому Виктор просто смотрел не мигая. Через некоторое время на скулах здоровяка заиграли желваки. Виктор напрягся. Драться так или иначе придется! И он очень сомневался, что драка может закончиться для него благополучно.