Позови меня… - Вероника Орлова

Приподнял Лию, прижавшись к ее рту губами, дразня языком. Чувствуя, как сгорает заживо в пламени желания тело, когда коснулся ее лона членом.

Распахнула глаза, впиваясь пальцами в плечи. Невинная. Черта с два, невинная. Она скручивала внутренности своей чувственностью похлеще любой опытной шлюхи. Ее хотелось брать до исступления. Хотелось полностью отдаться тому огню, который тек по венам, разбавляя кровь, превращая в кислоту.

Резкое движение вперед бедрами, и тут же губами поймать ее вскрик, остановившись. Позволяя привыкнуть к себе. Дрожа от удовольствия. И адской боли от потребности двигаться в ней, поглотить в то же пекло, в котором подыхал сам.

Такая горячая моя девочка. Такая узкая. Маленькая.

— Тшшш… малыш… — вырывается невольно, скатываясь в тишину комнаты, разбивая ее вдребезги, на осколки, тут же впившиеся в тело.

Отстраниться от нее, удерживая взгляд, чтобы сделать первый толчок. Второй. И третий. И сорваться с цепи. Содрать ошейник запрета с горла и слышать, как он с лязгом падает на пол.

Приподняв Лию под колени долбиться в нее, не позволяя закрыть глаз, теряя ощущение реальности. Сжимая ладонью грудь, оттягивая соски, шумно выдыхая в ее губы.

* * *

Смотрю в его глаза, своими затуманенными от слез и понимаю… что ДО — это еще не было рабством. ДО еще была свобода. Свобода сердца, души. Больше я не свободна. Я зависима… потому что, глядя в его глаза, прочла свой приговор, и это не тот приговор, который читали Нихилы в глазах своих Хозяев, я прочла приговор своей воле. Рабство начинается не с метки на одежде и чипа под кожей, рабство начинается тогда, когда понимаешь, что готова сама стать на колени и склонить голову… когда твоя душа уже на коленях. Я поняла это, когда открыла глаза после своего первого оргазма с ним… осознавая, что теперь я буду подыхать от голода сильнее, чем раньше. Ведь я уже попробовала на вкус… что значит быть с НИМ, быть ЕГО и что он может мне дать.

Приподнял вверх, и я впиваюсь в его плечи, задыхаясь в ожидании. Боль и тихий крик, не отрывая взгляда, почувствовать всего в себе, такого твердого, разрывающего на части. В губы всхлипнуть его имя… в какой раз, притягивая к себе, чувствуя, как окаменели его мышцы, как его трясет.

— Тшшш… малыш, — заставляет обхватить его шею руками и самой ответить на поцелуй. Он чувствует, какие соленые мои губы? Чувствует, что это не слезы боли… это слезы первого счастья? Моего. Самого. Первого. Счастья.

Вместе с первым толчком сильнее впиться в плечи, сжимаясь. Необратимо. Уже не избежать. Уже полностью в его власти. Второй толчок — впиться зубами в его губы. Неосознанно, невольно поделиться болью. И я чувствую, как взорвался контроль, как выпущен зверь на волю. Я сама его выпустила. И теперь он сожрет… и от осознания этого противоестественный стон наслаждения, уже иного, незнакомого, яростного. Выше, впечатывая в стену, глубже и яростнее… и боль сменяет волна за волной. Накрывают всплесками новых диких ощущений. Я больше не я, а стонущее, воющее животное, которое отвечает зверю на рычание инстинктивно. В самом примитивном танце, в самом первобытном. Больно и сладко, и не хочется ни мгновения передышки… смотреть в его глаза и чувствовать, как он берет меня не только плотью, но и взглядом. Отдает звериную похоть и жажду, заражая, отравляя его собственной дикостью, сминая мою грудь ладонями, сжимая соски, заставляя кричать… громко, надсадно, захлебываться криками, чувствовать, как снова по краю, по лезвию. Снова на грани шквала и взрыва…

* * *

Оторвал ее рывком от стены и опрокинул на пол, распахивая в стороны длинные ноги и вонзаясь в нее резким движением. Впиваясь пальцами в белоснежные бедра, с удовольствием глядя, как появляются синяки на коже. Как она сама сгорает в тысячах оттенков разных эмоций. Такая яркая палитра, что от нее слепит глаза. И я не согласен делить их ни с кем. Мое! Ее эмоции для меня. Голос. Только мое тело. Юное тело подо мной. И дикое желание разорвать его на части. Уступить ему, нависая над ней, вгрызаясь в горло клыками. Первый глоток, и неистовое желание выпить ее всю. Досуха. Оплетает бедра ногами, вынуждая мысленно выругаться. Сумасшествие. Оно накатывает быстро и резко. Лизнул рану на шее, отстранившись. Чувствуя, как сжимается пружина внутри, кажется, еще чуть-чуть, и она выпрямится, вырвавшись из тела.

Провел языком по ее дрожащим губам и тихим приказом:

— Кричи, малыш…

* * *

Боль смешивается с эйфорией, переплетается вместе с дикостью. Быть под ним, смотреть на него, когда он врезается в меня, когда берет не только плотью, когда впивается клыками в шею, делая глотки моей крови, и я уже понимаю почему его жертвы закатывали глаза от удовольствия. Боль взрывается в венах наслаждением, тягучим, вместе с глотками и касаниями кончика языка. Удерживает взгляд и проникает еще глубже… в меня саму, туда, где моя душа, берет ее так же яростно, толчками, заражая хаосом вожделения. Лезвие граней перед падением остро, очень остро, погружаясь в черные зрачки, слыша властное:

— Кричи, малыш…

И я понимаю, что меня разрывает на части, я кричу… я слышу свой собственный крик, и от наслаждения сводит судорогой все тело, еще сильнее чувствовать его в себе, сжимая изнутри, до боли внизу живота, до оглушительно-чистого экстаза, который взрывается не только в теле, но и в голове. Потому что заполнил меня всю. Без остатка, просочился в каждую пору на теле, пробивая насквозь безумным оргазмом, от которого крошится сознание.

* * *

Громкий крик ее наслаждения отдается в моем теле первой судорогой наступающего оргазма. Лихорадочно сжимает член изнутри, а я в который раз сжимаю зубы, сдерживаясь. Тогда я впервые заставил ее кончить. Одна из приятных способностей Деусов. Почему-то стало невероятно важным, чтобы она испытала наслаждение. Увидеть это выражение ослепительного кайфа на ее лице снова, почувствовать его быстрыми сокращениями, сожрать на ментальном уровне каждую эмоцию… Слабость, в которой не смог себе отказать.

Закинул ее ноги на свои плечи, проникая еще глубже, понимая, что уже причиняю боль… Но чудовище скалится в требовании настоящего удовольствия, и я не хочу противостоять ему, позволяя, когтями вспарывать кожу, до боли сжимая упругую грудь.

Зверь рычит, все сильнее тараня податливое тело, он слишком долго шел за своей жертвой, чтобы отпустить ее так просто.

Но жертва не сжимается в ужасе, не хрипит от боли. Она раскрывается все больше, она охотно подставляется под клыки животного, не переставая то ласкать его, то неистово отвечать на его поцелуи. И это ломает психику покруче любого эксперимента. Это вынуждает все сильнее долбиться в нее, рыча, ругаясь сквозь зубы, чтобы вдруг ощутить, как проткнула ребра спираль стальной пружины, вспоров кожу, вырвавшись из тела, разорвав на части легкие. И уже невозможно дышать. И я выгибаюсь, изливаясь в нее, стискивая ладонями хрупкие бедра.

Безумие вылетело наружу, оставив после себя пустоту. Не освобождение, а затягивающую, засасывающую в глухую пропасть пустоту.