В одно мгновение - Сьюзан Редферн

Я чувствую, как гнев Бёрнса разгорается из-за этой, казалось бы, крошечной подробности, как тают все его сомнения насчет того, стоит ли открывать дело против Боба.

– Почему важно, что после Натали пила не я? – спрашивает Мо.

– Это значит, что они пренебрегали тобой, не заботились о тебе.

Это доказательство чего-то большего, но Бёрнс выражается подчеркнуто вежливо, хотя изнутри он весь горит, и по его лицу я вижу, что у него и правда есть дочь и в этот самый миг он думает о ней.

Мо снова плачет. Я не понимаю почему – потому, что вновь вспомнила тот жуткий день, или потому, что вдруг осознала, как жестоко повел себя Боб, человек, которого она знает почти всю жизнь.

– Это так ужасно, – говорит она сквозь слезы. – Я знаю, что Боб совершил нечто страшное, но он бы ничего такого не сделал, если бы мы там не оказались.

Я смотрю, как она плачет, и думаю об этом, о том, действительно ли человеческую природу определяют обстоятельства, а не мораль или совесть, действительно ли все мы способны радикально перемениться, будучи загнанными в угол. В день аварии я видела, как все они оказались совсем не теми, кем себя считали.

Люди устроены по-разному. Есть те, кто сильны духом, – как моя мама и Мо. И все же, вероятно, у всех нас есть примитивный, совершенно животный инстинкт самосохранения: он-то и заставляет нас в экстремальной ситуации совершать поступки, на которые мы не считали себя способными. Более того, мы не всегда совершаем их ради себя. Боб забрал перчатки не для себя. Он отдал их Натали. Оза боялся не он сам, а Карен, и Боб отослал его в лес, чтобы ее защитить.

Но разве это оправдывает или хотя бы объясняет его поступок? В тот день Боб точно не собирался убивать Оза или пренебрегать Мо. Он собирался провести выходные, катаясь на лыжах с семьей и друзьями. И все же Оз мертв из-за него.

В отчаянии люди совершают поступки, на которые не пошли бы в обычной жизни. Если бы до аварии кто-то спросил у Боба, Карен или Вэнса, считают ли они себя хорошими людьми, они ответили бы, что да, считают, и все вокруг с ними бы согласились. Их слова можно было бы подтвердить множеством фактов. Узнав о том, как кто-то проявил трусость или жестокость, они бы покачали головой, поцокали бы языком и подумали бы: «Нет, я бы ни за что так не поступил», не зная, что на самом деле все мы – и они тоже – в любой момент способны сделать то, чего совершенно от себя не ждем. Легко судить, находясь вне ситуации. Но те, кто судит, не понимают одного: окажись они сами на месте Боба, Карен и Вэнса, вся их добродетельность, которой они так кичатся, вмиг рассеялась бы как дым.

Оз не вернулся в фургон. Мо не пошла его искать. Разве это не то же самое? Ведь она выбрала собственную жизнь, не решилась рискнуть собой и отправиться за ним.

Я не виню Мо в том, что она сделала. Я была там и видела, что она вела себя просто потрясающе – так храбро, как только могла повести себя шестнадцатилетняя девочка в такой ситуации. Но если ее нельзя винить в том, что она проявила слабость, можно ли винить в том же Боба? Можно ли винить мою маму в том, что она разжала пальцы, когда от нее зависела жизнь Кайла? Вэнс бросил любовь всей своей жизни замерзать в одиночестве. Карен думала только о Натали. Натали вообще ничего не делала. Боб забрал у Оза перчатки и отослал его в мороз и метель. Конечно, какие-то поступки кажутся нам страшнее остальных, но на самом деле никто из выживших в той аварии не вел себя безупречно.

Мо тоже это понимает. Поэтому-то она и плачет. Ничто никогда не будет прежним. Фасад, изображавший храбрость и отвагу, рухнул, обнажив уродливую суть человеческой природы – и ее, Мо, и всех остальных.

– Оз мертв. Боб забрал его перчатки, – говорит Бёрнс, с суровой уверенностью давая понять, где конкретно проходит та самая тонкая грань и кто именно ее пересек.

Я в который раз размышляю о том, как несправедливо все сложилось. Мои мама и папа едва цепляются за жизнь, части которой – своих погибших двоих детей – они навсегда лишились. Хлоя с Вэнсом едва выжили, но у обоих жизнь летит под откос. Карен с маниакальным упорством отказывается признавать очевидное. Натали живет в сотканном из лжи стеклянном доме, едва держащемся на краю пропасти.

Только у Боба ничего не изменилось. Он хорошо спит, и ему снятся приятные сны. Он как ни в чем не бывало ходит на работу, шутит с пациентами и заигрывает с ассистентками. Потом он садится в свой BMW и едет домой. Его жена сдувает с него пылинки, все вокруг считают его героем, а моя мама все сильнее в него влюбляется.

Он убил моего брата.

Мо выходит из офиса шерифа и отправляется обедать в пиццерию чуть дальше по улице, а я решаю проверить, как дела у мамы и Хлои. Хлои нет дома. Она у Обри, обсуждает с ней свадебный плейлист. Концерт симфонического оркестра так ее вдохновил, что она безуспешно пытается убедить Обри добавить в список несколько классических композиций.

Я оставляю их спорить, отыскиваю маму и без всякой радости констатирую, что они с Бобом сидят друг напротив друга за столом у нас на заднем дворе с бутылкой вина, бутербродами и куриным салатом. Котята играют в траве: у них уже открылись глаза, и теперь они чувствуют себя гораздо увереннее. Они потешно возятся и дерутся. На них можно смотреть бесконечно.

– Какие они игривые, – говорит мама.

– И не только они, – подхватывает Боб и под столом проводит босой ступней по маминой ноге. Мама хихикает, а я морщусь от неприязни.

К счастью, их прерывает телефонный звонок. Мама идет в дом, чтобы ответить, а Боб плюхается в траву и принимается возиться с котятами. Он дразнит Брута длинной травинкой, так что котенок смешно подпрыгивает, крутится, кувыркается. К ним тут же бросается Финн: оттолкнув Брута в сторону, она бьет по травинке лапой. Мне очень нравится эта кошечка: размером с крошечную лодчонку, но храбрости и энергии как у «Титаника».

Сквозь стеклянную дверь я вижу, как мама напряженно поднимает плечи, и перемещаюсь в дом – узнать, в чем дело. Мама оглядывается на Боба. Тот возится с Брутом и рычит на него, стоя в траве на четвереньках.

– Этого не может быть, – говорит она в трубку. – Наверное, Мо ошиблась. Он бы так не поступил.

Мамин ноутбук стоит на столе рядом с ней. Она открывает его, прислушиваясь к телефонной трубке.

– Капитан, повторите, пожалуйста, адрес, по которому я смогу найти эту статью.

На экране возникает все та же фотография, которую Бёрнс выудил из своей папки, пока разговаривал с Мо: в центре кадра Боб, у него за спиной Натали. Мама внимательно смотрит на экран, не сводя глаз с фиолетового пятна на месте руки Натали. Она хмурит брови, а потом вдруг роняет трубку и хватается за стол, чтобы не упасть.

– Все в порядке? – спрашивает Боб. Он подходит к ней сзади и обнимает ее за плечи.

Она сбрасывает его руки и отходит.

– Ты взял его перчатки? – запинаясь, произносит она, повернувшись к нему, и снова смотрит на фиолетовое пятно на фотографии.