Долина Иссы - Чеслав Милош

Если бы он ее выгнал, с кем бы он ходил в баню и кто тер бы ему спину?

Не подлежало сомнению, что в бане Ромуальд смотрел на нее с удовольствием. Само здоровье и молодость, грудь не слишком маленькая, но и не слишком полная, крепкие плечи и бедра. Светло — розовая, почти белая по сравнению с ним. Так или иначе, она давала ему немало поводов для мужской гордости.

Так или иначе. Предаваясь любовному ритуалу, Барбарка (может быть, это и не вполне уместно, но тут уж не думаешь, что уместно, а что нет - призывала святейшие имена из Евангелия, а, испуская последний вздох, шепотом стонала: "Ромуа-а-альд!" Он неподвижно созерцал эту ударявшую в него и им же вызванную волну, гордясь хорошо выполненной работой. Ему было приятно, когда, спустя мгновение, она снова ловила воздух, а он снова слышал ее беспорядочную литанию. И если это повторялось еще и еще и еще, она вовсе не была на него в обиде. А разлуку с ним она вообще не могла себе представить. Если бы не помогли старые верные средства, и был бы ребенок — ну и пусть бы себе был. Наутро мир представал новым, стекло умыто росой, а ноги чуть-чуть дрожали в коленях. Вот откуда были эти песни над кроснами — от избытка радости.

Однако теперь она плакала, одновременно думая, что он делает в саду. Вот он идет по дорожке, сейчас пол заскрипит, он войдет и скажет: "Вон". Хотя, если бы он, разозлившись, прогнал ее, то поступил бы себе во вред. Вся эта история с Хеленой Юхневич была ему совершенно не нужна. Барбарка его шляхетские капризы считала частью мужской глупости, которая у каждого мужчины своя и которую нужно терпеть такой, какая попадется. Это всего лишь маска, а внутри он обычный. Он должен, наконец, сообразить, что, ухлестывая за настоящей пани лишь с целью показать: я не хуже их, — он всё себе портит.

Если бы только не старуха Буковская… Вот кто был ее врагом. Буковская была отнюдь не против ее пребывания у Ромуальда — ведь не может же он жить совсем один, — но она следила. Иногда он сажал Барбарку в бричку возле себя, и так, вдвоем, они ехали в костел. За это Буковская его бранила: что люди скажут? Прислуга должна знать свое место.

Да, Буковская мешала. На высшее счастье — владение Боркунами в уверенности, что никто ее оттуда не выживет, — она наложила запрет. Никогда ни один Буковский не женился на мужичке, даже богатой, не такой, как она. Уставившись в подол, сидя с широко расставленными ногами, натянувшими юбку, Барбарка предавалась отчаянию. Давешние препятствия уже казались ей пустыми тревогами. Если он пойдет, она упадет на колени и будет молить о прощении Чтобы только всё было как прежде.

Крепкая шея Ромуальда рассечена косыми квадратиками. Теперь она побагровела, почти как индюшачий гребень. Он стоит неподвижно, потом вскидывается, быстро идет в сторону дома, но перед крыльцом останавливается, в следующий миг медленно ступает на деревянную ступень и в своей комнате снимает со стены двустволку.

Лес, если слушать его шум много часов подряд, дает советы. То ли эти советы, то ли известный факт, что суровость мужчин — лишь видимость, привели к тому, что, вернувшись днем, он ничего не сказал. Только вечером, когда она уже выдоила коров, послышалось его деловитое:

— Барбарка!

Дрожа, она переступила порог.

— Ложись!

В руке он держал арапник с рукоятью из косульего копытца. Задрав Барбарке юбку, он бил ее по голому заду не спеша, но больно. Она визжала и корчилась после каждого удара, кусала подушку, однако была счастлива. Он не отвергнет ее! Наказывает — значит, признает своей! Справедливо наказывает. Заслужила.

То, что случилось потом, можно считать наградой — тем большей, что любовь приобретает особую прелесть, когда связана с болью и слезами. Тут следует отметить одну из самых странных особенностей человека: даже приближаясь к вершине упоения, он не может отделаться от мысли, блуждающей в голове независимо от телесного исступления, и тогда более всего ощущает свою двойственность. С уст Барбарки срывались святые имена, свидетельствовавшие о том, что она — верная дочь Церкви и не может выражать свои бурные чувства иначе, нежели на ее языке. А мысль вертелась вокруг ее победы. И, еще недавно полностью согласная с тем, чтобы все оставалось по-прежнему, она шла дальше, в бой против старухи Буковской. Видимая Барбарка хотела, чтобы ее разрывали и наполняли, а невидимая подшептывала, что если от этого родится ребенок, будет совсем неплохо. И обе были друг с другом в своего рода сговоре.

Через неделю была назначена охота на тетерева, и приключение тетки Хелены вызвало у Томаша противоречивые чувства. Хоть он и затаил на нее немало обид, семейная солидарность все-таки обязывала. Что же произошло? Тетка поехала в Боркуны, а Томаш не упустил случая отправиться с ней. Он держал поводья и кнут, они сидели рядом и были уже в роще. Лошадь взбиралась в гору; когда… Точно нельзя сказать, увидел он сначала или услышал. За елкой мелькнуло что-то белое, и тут же послышался крик, а вырывался он из уст Барбарки. Он никогда не видел ее такой и замер в изумлении. Раскрасневшаяся, со сдвинутыми бровями, она грозила ореховым прутом и вопила:

— Сука! Я тябе дам! Я тябе покажу романы!

И всевозможные ругательства на двух языках.

— Только покажись еще раз в Боркунах! Только покажись…

Тут прут свистнул, и Хелена схватилась за щеку, прут снова свистнул, и Хелена заслонилась рукой. Как поступать в таких случаях, Томаш не имел ни малейшего представления — он хлестнул лошадь, колеса застучали.

— Поворачивай! Поворачивай! О, Боже, а за что, за что? — жаловалась Хелена. — Поворачивай, ноги моей больше там не будет.

Да, легко сказать, но дорога была узкой. Томаш давил молодые деревца, колесо скрежетало о бок брички — они едва не опрокинулись. Крупные слезы текли по лицу тетки. Теперь она была вся красная и, прежде всего, тихим голосом выражала изумление. Она молитвенно складывала руки, а голубизна ее глаз взывала к небесам об отмщении за невинные страдания.

— Какой ужас! Я ничего не понимаю: что все это значит? Почему? Как она смела? Она, верно, помешалась.

Томашу было досадно, и он старался не оборачиваться к тетке, делая вид, что занят вожжами. Впрочем, ему было над чем задуматься. Значит, романы — это все-таки правда. Все эти томные взгляды в сторону Ромуальда. Ее глаза делались при нем как мокрые сливы. Но при чем тут Барбарка? Этого он никак не мог взять в толк. Может, Ромуальду надоела глупость Хелены, и он велел Барбарке подкараулить ее в роще? Почему он сговорился против тетки со своей служанкой? Какое Барбарке дело до его жизни?

Томаш договорился с Ромуальдом об охоте. Их мужской дружбе не могли помешать такие мелочи, как пустые взрослые ссоры. Но вот беда: тетка больше не будет ездить в Боркуны и скажет, что никто не имеет права там показываться, а если он туда пойдет, получится как-то неловко. Скажет? Правда, может быть, и не скажет. В этом было нечто постыдное, и, останавливаясь на границе смутных вопросов, он догадывался, что хвалиться ей нечем. И хотя она не обмолвилась об этом ни словом, ее молчание означало некий уговор между ними. Лицо ее помрачнело, две складки возле рта; она качалась в бричке, как сова.