Кровь ниори - Людмила Минич

– Разве я должна что-то говорить? – спросила она с мягкой улыбкой, за которую Леки простил ей все. – Ты говоришь, я слушаю; Или ты устал и хочешь, чтобы я рассказала что-нибудь?

Леки был сбит с толку.

– Нет… То есть да, хочу. Расскажи мне про Идэлиниори, – неожиданно попросил он.

– Ты ведь еще не был там? – спросила она, и Леки отрицательно качнул головой. – Тогда я не могу тебе ничего рассказывать. Но ты еще побываешь там, – добавила она, увидев, что расстроила Леки своими словами. – Увидишь все сам. Да и как можно передать в двух словах, что такое Идэлиниори, как рассказать свою жизнь? – Ее голос дрогнул, и Леки пожалел, что задал этот вопрос. – Там все то же… и Другое. Если ты хочешь говорить, лучше расскажи мне о своей земле. Где твой дом?

Леки заговорил. О Кобе, об Айсинском лесе. Хотелось верить, что она не считает мгновенья до того часа, как Леки закончит. Потом он увлекся. Картины из прошлой жизни проносились перед глазами, он лишь описывал то, что видел. Почему-то начал подробно рассказывать о Белой Птице, о матери.

– Она была ниэдэри? – внезапно спросила Има.

– Не знаю, – протянул Леки. – Если судить со слов Виверры, то да, была.

Он продолжал рассказывать о Виверре, о своих охотничьих забавах, о шекимах. Наконец устал. Да и мысль о том, что Дэйи все-таки без него уехал, не давала покоя. Он замолк. Девушка вздохнула, словно очнулась ото сна.

«Чуть не заснула», – с досадой подумал Леки.

– Вот это да, – донесся голос старика Барайма. – Как будто всю жизнь свою нам показал.

Има кивнула, то ли соглашаясь с отцом, то ли благодаря Леки.

– У меня настоящие картины перед глазами плыли, так живо ты говоришь. – В голосе ее не было насмешки. – Как будто сны видела наяву. Особенно когда ты о матери своей рассказывал и о старой доброй знахарке. А куда она исчезла?

– Не знаю. – Если бы Леки стоял, он бы развел руками. – Я долго за ее избушкой приглядывал, долго голову ломал. Не вернулась, и все. Сгинула. И книга ее куда-то исчезла. И атай ее сбежал. Прости, Има, замучил я тебя. Спасибо тебе.

Она встала, накрыла светильню какой-то плошкой, приглушая свет. Наклонилась, коснулась рукой его плеча.

– Это я тебя благодарю, – сказала неожиданно. – Прогнал мои пустые мысли. У ниэдэри не должно быть таких мыслей. Иначе тем, кого они пользуют, тяжело придется.

И уже у самой двери:

– Позовете меня, если что-нибудь понадобится.

Вышла, тихонько притворив дверь.

«У меня настоящие картины перед глазами плыли», – вспомнились ему слова Имы. Чутье подсказывало, что не случайно это все. Вспомнилось и то, как возле костра в заброшенном городе ниори он слушал рассказы Дэйи и образы чужой жизни помимо воли плыли перед ним в зыбкой дымке. Неясные и смутные и тем не менее понятные до боли. Дейи рассказывал, а Леки видел. Но неужто он и сам так может?.. Неужто его дар и такую способность ему дает: не только видеть, но и… Глаза его широко открылись. Свои виденья другим посылать, вот здорово! Но тут же Леки вздохнул, сообразив, – ничего в том нет странного, что ниори эти картинки видят. Они ведь еще много чего… видят. Наверное, нехитрая штука увидеть то, о чем тебе сказать готовы. А вот попробуй угадать то, о чем умолчать хотят. Или забыть. Ведь такой дар, про который Дэйи говорил, только у него есть. Леки перестал бороться с сонливостью, которая окутала его после ухода Имы.

Она не просто так сидела рядом с Леки так долго. Теперь он это понимал. То же расслабление, что и после работы Лисса, разлилось по телу. Нок Барайм еще что-то говорил, но Леки не слышал, что именно. Он не понимал, был уже в полусне. И мирно погрузился в его мягкие объятия, но ненадолго.

Леки поднялся рывком с лежанки. Не сознавая того, он сел, привалившись спиной к гладким душистым доскам, холодящим спину, несмотря на все давешние запреты Лисса. Дом спал, Нок Барайм тоже посапывал на своей кровати, догорал крохотный огонек в одном из маленьких светильничков, но Леки ничего этого не видел, потому что глаза его были закрыты. Он не слышал ничего, потому что другая жизнь сейчас проносилась перед его глазами. И первый раз Леки, почти находясь во сне, чувствовал, что это не сон.

Невысокий человек в темном плаще с непонятными узорами понизу стоял спиной к Леки у высокого стрельчатого окна без стекол, так что редкие снежинки, порхавшие в воздухе, время от времени залетали внутрь и таяли на мягких шкурах у его ног, не смея пасть, однако, на него самого. Ни на одеяние, ни на длинные темно-русые волосы. Леки стоял так близко, что мог бы коснуться его спины, если бы захотел. Но он не смел. Казалось, вокруг него… невидимый доспех, панцирь, сплошная стена, хотя, кроме воздуха, между ними больше не было ничего. Из-за его плеча Леки мог разглядеть Далекие горы, громаду которых не мог скрыть тот редкий снежок, что сеялся из низких туч. И впереди – насколько хватало взгляда – холмы, покрытые слегка заснеженным лесом, необычным на вид.

Незнакомец, похоже, рассматривал горы, пальцы его правой руки задумчиво барабанили по цветному камню, которым был облицован внизу оконный проем. Тонкие, нервные пальцы. Вокруг не было снега, даже капель, словно снежинки не долетали до них, упираясь в незримую преграду. Зато Леки хорошо разглядел тяжелый серебряный перстень-печатку на указательном пальце. Его поверхность была покрыта теми же узорами, что и на плаще. Проклятье, Леки слишком далеко стоит. В центре… там, на печатке, определенно виднелась буква или несколько. Сразу не разглядишь, так похожа она на тот же узор. Леки все глаза проглядел, пытаясь разобрать. Хотя спроси его, зачем, почему это так важно, он не смог бы ответить. То ли «Б», то ли «В», то ли Ф», то ли… Вот бы пальцы незнакомца хоть на мгновенье замерли! Но нет, они только быстрее заработали. Внезапно он обернулся, и Леки отнесло от него в дальний угол небольшой залы.

Если бы Леки в действительности отлетел так далеко, да еще с такой силой, от него вряд ли бы что-нибудь осталось. Но Леки здесь не было. То есть он вроде был здесь. Но его здесь не было. Тут-то Леки и понял, что он снова видит сон наяву. Какая же теперь зима? Была весна, солнце светило прямо в оконце, вспоминал он. Еще вечером он лежал в маленькой комнатке, раненный. Он отодвинулся от стены, плохо почувствовав свое движение. Картинка заколебалась, и Леки испуганно уперся спиной о доски и замер, боясь потерять видение.

Он постарался снова расслабиться, как во сне, силясь разглядеть лицо незнакомца. Но то ли причиной была его неосторожность, то ли сам незнакомец, но лицо его все время расплывалось перед Леки. То оно виделось немного четче, а то превращалось в совсем размытое пятно. Хотя разглядеть его хорошенько вряд ли удалось бы. Густая окладистая борода ниспадала ниже ключиц, целиком скрадывая всю нижнюю половину лица и шею. Высокий лоб был, напротив, открыт, и поэтому лицо казалось совершенно неправильным, хотя ясно разглядеть его Леки так и не смог. Темные круги под глазами, видные даже сквозь размытость образа, указывали на то, что человек давно не спал или сильно изнурен. Леки не удивился бы, если б глаза незнакомца оказались темными, как ночь, как у всех ниори, которых юноше довелось до сих пор повстречать. Но сквозь пелену было все-таки заметно, что они не темнее, чем у самого Леки. Это не ниори. Кто же тогда?