Все люди - хорошие - Ирина Волчок

— Наташа, нам надо поговорить.

Голос у него был хриплый и напряженный. Ей хотелось объяснить ему, что говорить им совсем не надо, противопоказано просто, что слова только все разрушат, но не знала, как начать.

— Не надо… — испуганно шепнула она и слабо трепыхнулась в его руках.

— Надо, — твердо сказал он.

Она смирилась. Только смотреть на него не хотела. Боялась. Но его крупная шершавая ладонь коснулась ее щеки, обхватила подбородок, поднимая голову. Он хотел видеть ее глаза, пока будет говорить.

— Я люблю тебя. Я никому этих слов не говорил. Я не могу без тебя жить. С самого первого дня. Я помню каждое твое слово. Я следил за каждым твоим движением. Я совсем не то говорю, ты прости… Я не знаю, как надо. Наташа, я все время о тебе думаю, я искал тебя всю жизнь. Ты должна быть моей, выходи за меня замуж, я все для тебя сделаю! Я опять не то… Наташа, не молчи, скажи что-нибудь, пожалуйста… Наташа!

Самое невыносимое было смотреть ему в глаза. Она точно знала, что ей придется ответить нет. Она знала, что этого делать нельзя, потому что он вынет ей душу вопросами, она и так уже почти плачет… Но что она могла сделать? Рассказать ему про свою жизнь? Про то, как ее унижали все кому не лень? Однажды она уже это сделала, рассказала Егору. Идиотка. И что из этого вышло? Жалость. И если предстать перед Егором в роли дворняжки, раздавленной на дороге, если всю эту ревизию скелетов в шкафу можно было еще как-то пережить, потому, наверное, что она сама Егора не любила… Сказать это Николаю Георгиевичу было абсолютно немыслимо. Его жалость просто убила бы ее. А может, и не жалость. Может, и презрение. Он-то точно никогда не позволил бы себя унижать.

Молчание все длилось, у нее на глазах уже показались слезы, теперь он понимал, что она откажет, но почему, почему, черт возьми? И он спросил:

— Почему?

— Потому, что у меня не может быть детей. И ради бога, закончим на этом.

Наташка сказала первое, что пришло в голову, но через секунду поняла, что на самом деле это и есть самая главная причина. Ведь зачем люди женятся? Чтобы рожать детей, воспитывать их, любить и заботиться. А она рожать не может, ей врачи сказали. Выходить замуж в ее ситуации просто… обман, подлость, и больше ничего.

У Николая Георгиевича от облегчения даже голова закружилась. Господи, какая она дурочка! Да сейчас медицина чудеса творит, можно в Швейцарию поехать, можно усыновить, если ей так хочется. Конечно, он тоже хотел бы детей, но он же не император какой-нибудь, цель жизни которого — оставить законнорожденного наследника… Какая чепуха, кто ей это вообще сказал, пьяный ветеринар из ее деревни?

Миллионы людей живут себе без детей спокойно, миллионы не хотят иметь детей принципиально, при чем здесь он, его семейная жизнь, его счастье, да что там — его! Он же тоже не вчера родился, он точно знает, что все его терзания и мучения на тему «она меня не любит» — полная ерунда. Он только что чувствовал, как она отзывается на каждое его прикосновение, на каждый вздох. Все, все сложилось, она тоже его любит, он абсолютно уверен в этом. И дети у них будут, у всех есть, и у них тоже будут…

Он говорил, противоречил сам себе, горячился, чего с ним сроду не бывало, сжимал ее пальцы, а она смотрела в сторону. Не на лес, не на озеро, а просто в сторону и, казалось, совсем его не слышала. Это было настолько неправильно, что ему хотелось встряхнуть ее, заставить вернуться сюда, на берег, к весеннему лесу, к ярким лошадиным спинам, к нему, к его горячечному монологу. Он окликнул ее, как будто она была уже далеко:

— Наташа!

— Николай Георгиевич, давайте возвращаться, у меня голова болит, — сказала Наташка первое, что пришло на ум, лишь бы как-то прекратить этот мучительный разговор. Высвободилась из его рук, вскочила на Бандитку и пустила лошадь в галоп.

Он подошел к Колдуну, рассеянно потрепал бархатную морду. Топот Бандиткиных копыт удалялся и скоро совсем затих. Ничего, они не далеко, по прошлогодней траве звука и нет почти. Пусть успокоится, ему тоже подышать было бы неплохо. Через десять минут он ее догонит и постарается все ей объяснить, надо только сформулировать разумные доводы, разложить по полочкам. Для себя он уже давно понял: либо эта женщина — либо никто. Если он не сможет ее убедить, то все. Жизнь кончится. Будет как-нибудь доживать, многие не живут, а доживают…

Да что это с ним? Он всегда добивался своего, он не рафинированный мальчик, он бывал в таких передрягах, что если кому рассказать — не поверят. Он что, не переупрямит девчонку? И вообще, при чем здесь упрямство? Она его любит, он не может ошибаться, это она растерялась просто, от неожиданности. Еще Вовчик, идиот, фестиваль ей вчера устроил. Как же это он забыл? Конечно, у нее просто стресс. Не надо сейчас с ней говорить на серьезные темы, наоборот, пусть отвлечется.

Николай Георгиевич устроился в седле, закурил и поехал к дому.

Дома его ждала Людмила. Бледная до синевы, с черными кругами под глазами, решительная. Игорь умудрялся хромать по кухне бесшумно, заваривал кофе. Наташки в кухне не было. Они поздоровались, Николай Георгиевич сел напротив племянницы и стал ждать.

— Мы домой едем, — сказала она.

— Мы — это кто? — уточнил он, уже понимая, что эта дурочка опять простила своего мужа. Закопать его, правда, что ли? Как в дурацких боевиках: привезти на какую-нибудь свалку, дать в руки лопату, сказать: копай. Когда выкопает яму, повернуться и уйти. Плюнуть еще можно. Говорят, очень действенная воспитательная мера. Он размечтался и пропустил начало.

…Как он не понимает, человек близок к самоубийству, это уже не раскаяние, это просто патология, она всю ночь не спала, рядом просидела. Если привычный жизненный уклад не вернуть, все может закончиться очень плохо. И ключевой момент здесь — Наташа. Владимир должен быть уверен, что она его простила, что поняла, что на него просто затмение нашло. А дядя Коля знает, что если человек на это решился, то за ним не уследишь? Он понимает, что она рискует остаться вдовой в двадцать восемь лет? И какой вдовой — вдовой самоубийцы!..

Николай Георгиевич хотел сказать, что не повесится Вовчик никогда, не тот характер, а уж если соберется, то пусть выбирает трубу потолще и веревку покрепче. Чтобы, значит, жирную задницу выдержала. Вместо этого спросил, представляет ли она себе, каково Наташе вернуться в их дом?

Наташа согласна, она, Людмила, уже все выяснила, Наташа тоже понимает, какая у Володи душевная травма, как важно сейчас вместе помочь ему справиться с последствиями стресса. И потом: когда они спокойно, нормально вернутся все вместе домой, можно будет все скрыть от Андрюшки… Ну, съездили в гости, ну, вернулись, он забудет через день.

Забудет что? Что его отец урод и подонок, которому наплевать на жену? Не говоря уже… Он сидел, слушал повторяющиеся аргументы и понимал, что хочет послать племянницу северным загибом. Тройным. Никогда вслух произносить не пробовал. И дело тут было вовсе не в его сегодняшнем неудавшимся объяснении в любви. Он не мог, просто физически не мог отпустить Наташку, позволить ей уехать. А уж тем более — туда.