Солнце и луна - Патриция Райан

– Не стоит, – сказал он, когда Филиппа протянула руку к краю простыни, закрывающей лицо усопшего. – Зрелище жуткое.

– Не сомневаюсь.

Она решительно откинула простыню. Ее взору предстали останки чудовищного вида. По природе крепко сбитое, тело итальянца распухло от жары. Глаза его оставались приоткрытыми, как будто он что-то хитро разглядывал, как еще совсем недавно при жизни. Выглядело это жутко. Рот зиял темным провалом, лицо потемнело. Хью и Филиппа одновременно перекрестились. Одной рукой прижимая к носу платок, она осмотрела шею Истажио и невнятно произнесла:

– Жаль, Ада далеко. Она сразу бы разобралась.

– Он так и лежал? – спросил Хью, увидев сложенные на груди руки Истажио.

– Орландо Сторци сказал, что так, – буркнул отец Николас и пошел к двери. Проходя мимо Хью, он сдернул с лица повязку и протянул ему. – Обвяжите лицо! Я смочил ткань ароматическим уксусом.

Хью поблагодарил его и прикрыл нос и рот.

– У этой женщины нет ни капли стыда! – воскликнул капеллан с порога, когда Филиппа открыла верхнюю половину голого тела итальянца.

– Она всего лишь хочет знать, отчего он умер.

– Он умер, потому что Господь призвал его! Остальное нас не касается.

С этими словами капеллан вышел.

– Как долго, по-твоему, он так пролежал?

– Всю ночь, – без колебания ответил Хью. – Я отлично знаю, как выглядит мертвое тело, когда оно несколько часов лежит неубранным в жару.

– Значит, он был убит еще вечером.

– Или просто умер – к примеру, от сердечного приступа.

– Тогда что это такое? – Филиппа приподняла уже тронутую разложением руку итальянца и указала на рубцы в распухшей плоти. – На лодыжках они тоже есть.

– Матерь Божья! – раздалось от двери.

Там, зажимая рукой рот и нос, стоял Олдос Юинг. Судя по кое-как наброшенной одежде, он только что поднялся с постели. Лицо его было смертельно бледным, глаза лезли из орбит.

– Леди Клер еще в замке? – спросил Хью.

– Нет, она выехала перед рассветом, по ночной прохладе… – пробормотал дьякон.

Хью хотел спросить его, когда она намерена вернуться, но Олдос вдруг быстро исчез за дверью. Снаружи донеслись звуки неудержимой рвоты.

– Наверное, его сестричка как-то пронюхала о спектакле, который бедняга Истажио устроил вчера в честь своей пассии.

– И убила его? – недоверчиво спросила Филиппа.

– Своими руками? Вряд ли.

– Значит, это сделал тот самый человек королевы, о котором мы с тобой прочли в письме. – Она снова склонилась над трупом. – Помоги мне его повернуть.

Однако сколько они ни смотрели, других следов насилия не обнаружили.

– Придется задать пару вопросов Орландо, – вздохнула Филиппа.

Метафизик оказался в своей комнате. Полностью одетый, он сидел на краю кровати и тупо смотрел в окно. Глаза у него были красные, лицо заострилось.

– Прошу вас, синьор, расскажите нам все подробно.

– Я не получил ответа на стук, вошел и увидел, что он умер во сне.

– Вы прикасались к телу? – спросил Хью.

– Зачем? Он умер во сне! – нервно повторил Орландо.

– Вы что-то скрываете, – возразил Хью. – Не хотите, чтобы пострадало его доброе имя? Как именно он выглядел, когда вы его нашли?

– Я знаю его целую вечность, – печально произнес итальянец. – Его родители – достойные люди. Они не хотели его отпускать, но я обещал… – его голос задрожал, но он совладал с собой, – обещал, что присмотрю за ним.

– Вы присматривали, как могли. В том, что он убит, вы не виноваты.

– Он умер во сне!

– Вы не защищаете добрую память Истажио, а покрываете его убийцу, – сказала Филиппа. – Ведь он был связан, когда вы нашли его?

Метафизик спрятал лицо в ладонях, бормоча что-то по-итальянски.

– Вы его развязали, не так ли?

– Потому что так благопристойнее!

Хью подумал, что Истажио никогда не был образцом благопристойности, но оставил это при себе.

– Он был привязан к подпоркам полога кровати! Этим! – Орландо достал из кармана комок белых шелковых чулок. – На его лице лежала подушка! И это не все! – Он опустился на четвереньки и пошарил под кроватью. – Вот! Я подобрал это у изголовья.

В руках у него был хлыст, в просторечии известный как «кошка», потому что следы от ударов напоминали царапины от кошачьих когтей. После всего услышанного Филиппа не была особенно удивлена. Маргерит де Роше занимала комнату на самом верху северной башни замка, дверь туда находилась у подножия лестницы, по которой они сюда поднялись.

Когда Хью решительно заявил, что на сей раз пойдет один, Филиппа не стала спорить. Отворив дверь, он заглянул в темный проем, принюхался и повернулся к Филиппе и Орландо.

– Вы ничего не чувствуете?

Они дружно сунули головы за дверь.

– Боже! Ну и вонь! – воскликнула Филиппа.

В самом деле, воздух в башне был пропитан тем же зловонием, что и комната Истажио. Хью бросился вверх по истертым каменным ступеням, Филиппа и Орландо последовали за ним. У самой двери запах тления стал просто невыносимым. Войдя, Хью понял почему: комната была наглухо закрыта, ставни на окнах заложены на засов. В зловещем сумраке виднелась необъятных размеров кровать с пологом. Хью задался, было, вопросом, как ее втаскивали наверх, но сразу все забыл, увидев Маргерит. Одетая в алое шелковое платье, она сидела спиной к двери на стуле с прилаженным пюпитром, какими обычно пользуются монахи-переписчики. Когда он приблизился и коснулся ее плеча, она повалилась вперед, волосы заструились с пюпитра рыжим водопадом. Приподняв ей голову и снова опустив, Хью перекрестился. Филиппа и Орландо одновременно сделали то же самое.

Перед смертью Маргерит писала: в ее судорожно сжатой правой руке было перо, крышка чернильницы в углублении пюпитра была откинута, на его наклонной плоскости лежал кусок пергамента. Хью взял его и распахнул ставни на ближайшем окне. На листе было написано всего несколько строк – та же самая тарабарщина на иврите, которую Филиппе уже пришлось однажды расшифровать.

Хью и Филиппа обменялись красноречивым взглядом. Судя по всему, Маргерит и была доверенным лицом королевы Элеоноры – иначе, откуда ей было знать секретный код?

Комната была невелика, но обставлена с бьющей в глаза роскошью. Ни дюйма каменной кладки не оставалось открытым, повсюду висели дорогие парчовые гобелены. Гардероб был набит нарядами. Филиппе впервые довелось увидеть зеркало в полный рост, перед ним на столике красовались бесчисленные флаконы и коробочки, щедро изукрашенные самоцветами. На столе побольше стоял кувшин красного вина с корицей, а рядом пустой серебряный кубок.