Голубь и мальчик - Меир Шалев

Мы отпилили, убрали ветки и собрали их в стороне, и Мешулам начал учить меня искусству подрезания кроны:

— Всякую ветку, что растет внутрь, срежь. А те, что растут наружу, только прореди, и каждый раз отступи на несколько метров назад и посмотри, как художник на картину, которую он рисует. И позаботься, чтобы сверху и по сторонам остались крыша и стены, потому что такое дерево, оно само как дом. У него нет листопада осенью, и, если его правильно подстригают, оно, как крыша, задерживает дождь зимой и солнце летом.

Так мы проработали часа три, Мешулам внизу, обучая и указывая, а я на лестнице и на самих ветвях дерева. Тирца появилась дважды, каждый раз на несколько минут, в первый раз сказала: «Ты еще здесь, Мешулам? А кто же остался в лавке?» — а во второй раз уже рассмеялась и сказала: «Очень красиво, дети, в самом деле очень красиво».

Сейчас рожковые деревья выглядели, как два больших толстых зонта. Под ними можно было стоять выпрямившись, смотреть вверх и видеть свежие воздушные промежутки и густую зеленую крышу.

Тракторист вернулся с мусорной тачкой. Мешулам спросил, умею ли я делать с тачкой реверс, и я ответил, что никогда не пробовал.

— Делать реверс с тачкой — это не совсем то же самое, что играть на пианино, — усмехнулся он. — Если не пробовал, значит, не умеешь.

Он сел на трактор и умело отвел его назад.

— Когда-то я был самым лучшим водителем во всем Пальмахе, — сказал он, — я, сын Фрида-жестянщика с улицы Герцля в Хайфе. Лучше всех кибуцников и мошавников, которые смотрели на меня сверху вниз. Сейчас ты погрузи весь этот мусор, а я пойду отдохнуть. Мне теперь разрешается работать, только пока хочется, а уже не сколько я должен.

Он достал себе из машины бутылку пива и складной стул, сидел, отхлебывал и объяснял мне:

— Когда-то, когда Тиреле еще была маленькой, мне нравилось, что она называет меня Мешулам. Но с тех пор, как Гершон, я умоляю ее называть меня папой. Не может человек вдруг перестать слышать, как его зовут папой. Достаточно с меня людей, которые зовут меня Мешулам и господин Фрид. Ты называй меня папа.

И крикнул:

— Зови меня папа, слышишь?

Тирца была внутри дома. Слышала, но не показывалась и не отвечала.

— Если тебе это так важно, Мешулам, — сказал я, — я могу иногда называть тебя папой.

— Договоримся на раз в неделю.

Он немного подремал на стуле, потом проснулся, встал и уехал.

1

Голубятники Пальмаха периодически собирались на семинары для профессионального усовершенствования. Они слушали лекции о новых футлярах для голубеграмм, о паразитах, болезнях и пище для голубей, рассказывали друг другу анекдоты, обменивались мнениями и отборными голубями, которые уже не могли летать по возрасту, но еще годились для спаривания.

Обычно такие семинары устраивались в одном из кибуцев в центре страны. Но семинар 1945 года доктор Лауфер решил собрать в Тель-Авиве. Это было время больших летних каникул, и он получил классную комнату в школе «Ахад-Гаам», где раньше руководил живым уголком. Все участники посетили также Центральную голубятню в зоопарке. Но не одной большой группой, а «по каплям», произнес доктор Лауфер неожиданное словечко, «чтобы не обращать на себя внимание». Они ночевали в семьях членов Хаганы в Тель-Авиве, и мать Девочки порекомендовала им «одну приличную женщину», которая взялась готовить приезжим скромный ужин со скидкой.

Мириам выехала в Тель-Авив на два дня раньше Малыша, помочь доктору Лауферу в подготовке съезда, а Малыш перед отъездом из кибуца еще раз проверил, что их заместитель — старый птичник, а не просто парень или девушка из Пальмаха — записал и понял всё, что должен был сделать. На правое плечо он забросил ранец с принадлежностями для письма и мытья, с чистой рубашкой и сменой белья. В левой руке у него была корзинка с голубями для Девочки, а в кармане билет на автобус, который принес ему голубь Мириам, запущенный из Тель-Авива.

Когда он добрался до школы «Ахад-Гаам», там уже было несколько участников. Все они были люди взрослые и смотрели на него с любопытством. Доктор Лауфер встретил его приветливо и представил присутствующим как «будущее поколение» и как «товарища Малыша». Девочки не было, она была занята разными делами последней минуты. Перед самым началом она вошла, села рядом с ним на свободное место, которое он позаботился занять, и ее ладонь тут же нашла его руку. Ему было шестнадцать, и тело его напряглось.

На стенах были развешаны анатомические схемы — вид голубиного тела изнутри и снаружи, — а также всевозможные цитаты, вроде «Кто это летят там, как облака, и как голуби — к голубятням своим?»[43]— и лозунги, которые доктор Лауфер придумал сам: «Спасибо голубке, верной подружке», «Голубь нам важен, он смел и отважен» и «В дождь и в зной, летом и зимой наш голубь всегда возвращается домой». В этом году к ним прибавился новый девиз: «Мы небесная птица, что вперед всех стремится», который немедленно вызвал спор, является ли злополучное «мы» очередной йековской путаницей в иврите, или после него нужно написать «кххх… кххх… кххх…».

Среди схем и лозунгов висели портреты выдающихся «голубей-героев», чьи имена обычно были «Меркурий», «Комета» или «Стрела». И, как все прочие вступительные лекции доктора Лауфера, эта лекция тоже изобиловала эпизодами крылатого героизма. В 1574 году, когда город Лейден был осажден и почти разрушен и его жители уже собирались сдаться, кто сообщил им, что не позже чем через два часа к ним придет помощь? Голубь. Когда королева Мария-Антуанетта была заточена в Бастилии, кто передавал от нее известия к ее советникам вне Парижа? Голубь. А в сражении за крепость Верден кто сумел подняться над клубами ядовитых газов, выпущенных немцами, и доставить сообщения с фронта? Только французские почтовые голуби.

Он сообщил собравшимся важные голубиные новости из разных стран. Англичане, скривил он лицо, натренировали перелетных соколов на перехват почтовых голубей противника. В Германии, посерьезнел он, принят новый закон: каждый голубятник должен зарегистрироваться и в случае чрезвычайного положения предоставить своих голубей на службу государству, а государство со своей стороны будет оплачивать доставку этих голубей на тренировки и соревнования. Канадский голубь по имени Луч Света спас рыбаков, когда их лодка была затерта льдами в мерзлых водах Ньюфаундленда. А в Бельгии, этой главной державе голубей и голубятников всего мира, хотя там насчитывается всего четыре миллиона граждан, зарегистрировалось уже сто тысяч человек, выращивающих почтовых голубей, «и еще не все крылья простерты, кххх… кххх… кххх…».

Выступали и участники. Девушка из Иерусалима со слезами на глазах прочла сочиненный ею короткий и трогательный рассказ о голубе, который налетел на электрический провод и вернулся через два месяца после запуска, «ковыляя на сожженных культяшках ног». Парень из Ягура перевел отчет американского офицера Второй мировой войны: «Мы ждали известий с поля боя, и вот прилетел голубь Шер-Ами, и тело его было изранено, а в голубеграмме, которую он принес, написано: „По нам бьет наша собственная артиллерия. Исправьте наводку, иначе мы тут все погибнем“…».