Welcome to Трансильвания - Марина Юденич

Некоторое время, опустошенный, обманутый в лучших ожиданиях, он неподвижно сидел подле компьютера, тупо вперив в мерцающий монитор невидящий взгляд.

И вдруг встрепенулся.

Собрался.

Нервно дернулся, как если бы надумал сорваться с места в отчаянном броске.

Нельзя сказать, что решение было неожиданным.

Украдкой репортер Гурский не раз думал об этом.

И наконец решился окончательно.

Время пришло.

Тишина надолго повисла в пространстве. Напряженная и вроде бы даже осязаемая тишина. Плотный сгусток.

Оттого, возможно, голос Энтони Джулиана — когда он наконец заговорил — звучал непривычно глухо:

— Понимаю. Я испытал то же. Шок. Нет… Шок, пожалуй, не слишком точно. Не знаю слов, чтобы выразить свое состояние. Как, впрочем, полагаю, и вы сейчас… Да… Однако, должен признаться, я был некоторым образом подготовлен…

— Действительно, Тони, вы же беседовали с врачами…

— И дворецкий! Что рассказал дворецкий?

— И врачи, и юристы, и дворецкий… Они поведали не так уж много. Не забывайте — ночь напролет я копался в бумагах Влада. И только тогда… Но — обо всем по порядку. Итак, в Румынии он пробыл три дня. Всего три дня, хотя планировал более длительную поездку. Месяц-другой. Так говорят все, с кем Владислав общался перед отъездом. Надо сказать, он скрупулезно исполнил просьбу румынского историка — я был единственным, кто знал истинную цель этого визита. Прочим пришлось довольствоваться туманными объяснениями. Впрочем, герцог Текский был человеком довольно замкнутым, никто особенно не удивился. Итак, он вернулся много раньше запланированного срока. Мрачный. Если не сказать — угрюмый. Однако и это не вызвало подозрений. Влад с рождения был меланхоликом. Думаю, за годы службы старик дворецкий наблюдал не один приступ хозяйской депрессии. Однако прошлые наблюдения он держал при себе. Как, впрочем, и семейный доктор. Ситуация складывалась столь необычно и таким трагическим образом, что уста их в конце концов разверзлись. К тому же в завещании Владислава я был объявлен его душеприказчиком… Так что… Одним словом, к врачу он обратился спустя три месяца после возвращения. Симптомы болезни, на которую жаловался герцог, поставили многоопытного лекаря в тупик. И крайне обеспокоили. Артериальное давление было намного ниже нормы, пониженной оказалась и температура тела. Кожа являла собой неприятное зрелище — бледная от природы, она приобрела неестественный серый оттенок и даже на вид болезненно истончилась и покрылась сеткой морщин. Доктор Хейнике говорит, что впервые за долгие годы практики наблюдал столь стремительный процесс старения. Но главное, что глубоко потрясло и напугало его не на шутку, были жалобы пациента. Во-первых, тот жаловался на… дневной свет. С каждым днем солнечные лучи раздражали несчастного все больше, доставляя сильные страдания. Во-вторых, сумбурно и сбивчиво говорил о непреодолимой жажде крови. Свежей, горячей крови живых существ. Не важно, животных или людей. Герцог утверждал, что его организм требует ее постоянно. Надо ли говорить, что, помимо самого полного телесного обследования, доктор Хейнике счел необходимым прибегнуть к услугам специалиста по недугам душевным. Иными словами, он обратился за консультацией к известному психиатру профессору фон Боку. С этого момента они наблюдали больного вместе. До той поры, пока он не прогнал обоих. Но об этом позже. Пока же результаты обследования и первое, предварительное заключение фон Бока несколько прояснили картину. Психиатр не обнаружил у герцога Текского предполагаемого психического расстройства, Хотя и счел его состояние тревожным и даже «пограничным». А сложный биохимический анализ крови выявил острый дефицит гемоглобина. Оба доктора, таким образом, самоуверенно полагали, что вооружены достаточной информацией и хорошо знают, что делать. Пациенту было назначено соответствующее лечение, которое, как вы понимаете, оказалось тщетным. Доктора, посовещавшись, предложили новую схему. Потом еще одну. И еще… Состояние Владислава стремительно ухудшалось. И наконец настал день, отнюдь — замечу — не прекрасный, когда Влад отказал обоим от дома. Весьма категорично. Нимало не считаясь с приличиями.

— Секунду, Энтони. Полагаю, что оба доктора, и в особенности психиатр, в тот момент считали вашего друга абсолютно вменяемым. В обратном случае «отказ от дома» следовало бы игнорировать и продолжать лечение… ну, скажем так, не слишком считаясь с желаниями больного.

— По-моему, Полли, это называется принудительно.

— Да, если использовать юридическую терминологию.

— Приходит на ум еще один термин — дееспособность.

— Изъясняйтесь проще, друзья мои. Вас интересует, не был ли Владислав Текский сумасшедшим?

— По крайней мере уже в ту пору, когда прогонял докторов?

— Отвечу на твой вопрос, Стив: нет, не был. И добавлю касательно подтекста «по крайней мере уже в ту пору…» — ни тогда, ни потом, до самой смерти Влад не терял рассудка. Хотя впадал в отчаяние, полагая, что теряет.

— Боюсь, Энтони, это слишком сложно для меня.

— Для вас тоже, Полли?

— Пока не знаю. В любом случае хотелось бы дослушать историю до конца.

— Весьма признателен. Итак, от услуг докторов он отказался весьма резко. Заявил, что поищет других, более грамотных и расторопных. Оба, как я понимаю, были глубоко оскорблены. И до сих пор, собственно… впрочем, к делу это отношения не имеет. Врачи удалились. Влад отгородился от мира, в прямом и переносном смысле этого слова. Ставни в спальне, которую он почти не покидал, постоянно были плотно закрыты, и шторы задернуты наглухо. Доступ в сумеречную комнату имел один-единственный человек. Старик дворецкий, на долю которого выпало тяжкое испытание. Не знаю, как он вынес то, что пришлось пережить. Не отдал Богу душу и не повредился рассудком.

— О! Значит, безумием все же попахивало?

— Откровенно говоря, оно и теперь носится в воздухе, разве ты не чувствуешь, Стив?

— Действительно. Если уж Энтони Джулиан, заточив осиновый кол, отправился в семейный склеп своего приятеля…

— Стив!

— Не страшно, Полли. На его месте, пожалуй, я бы вел себя так же.

— На моем месте ты не стал бы слушать и минуты.

— Вероятно. Но поскольку каждый из нас пребывает на своем месте, быть может, ты все же позволишь мне закончить?

— Валяй.

— Спасибо. Осталось не так уж долго. Рассказ дворецкого был куда более эмоциональным, чем сухие отчеты обиженных докторов, и слушать его мне пришлось гораздо дольше. Старик сбивался, повторял одно и то же по несколько раз. Но в целом… Его информация тоже была довольно скудной. «Жажда крови» действительно мучила Влада. Это был не миф, не метаморфоза, не фантазии больного рассудка. Не получив свежей порции, он бился в конвульсиях, терял сознание и почти умирал. Припадки были самыми настоящими, в этом несчастный старик и теперь клянется истово. Надо полагать, он наблюдал их не однажды. Что было делать? Каждое утро слуга отправлялся на поиски. В наш век супермаркетов и полуфабрикатов мясные лавки — большая редкость. Бойни в тех краях не было вовсе. Иногда ему удавалось раздобыть пару кроликов, барашка, ягненка, несколько кур или цыплят. Живых, разумеется. Он уже начал подумывать о том, чтобы развести какую-нибудь живность во внутреннем дворике. Однако воплотить простой на первый взгляд замысел было не так-то просто. Требовалась как минимум пара рабочих рук, но Владислав категорически запрещал нанимать новых людей. Более того, все настойчивее требовал рассчитать старых слуг. Всех до единого. К тому же это наверняка вызвало бы пересуды. Впрочем, странный шепоток уже полз по округе. Окрестные фермеры косились на старика, а соседи провожали его машину долгими внимательными взглядами. Слишком долгими. И очень внимательными. Он был готов к появлению репортеров и даже к визиту полиции. Но это было не самое страшное. Отнюдь. Настоящий кошмар караулил несчастного за дверью господской спальни. Его светлость Владислав Текский вел себя все более странно. И все более страдал, отчего сердце старика готово было разорваться на части. Настал день, а вернее вечер, когда, отпуская слугу, он попросил… запереть дверь своей обители снаружи. И не отпирать до рассвета, что бы ни произошло. Это случилось…