Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд Смерти. Полночь - Вера Камша

— Десяток парней уже наверху. — Робер махнул в сторону склада. — Если погромщики пойдут с той стороны в обход, им придется непросто. Вот справа жди сюрпризов…

— Мы будем там, — решил Бурраз и, больше ничего не говоря, тяжело спрыгнул вниз. Гнать поздно, так что пусть остается, десяток лишних сабель не помешают, а горло «ущелья» уже пошло прыщами чужих факелов. Днем можно было бы разглядеть первый ряд, сейчас только темень, гул и растущие огоньки.

— Монсеньор, они ведь сумасшедшие? — Какой Жильбер все же мальчишка! Особенно ночью, с пистолетом и с недоумением на физиономии. — Они не могут быть не сумасшедшими…

— Церковники объявили их одержимыми, надо думать, так оно и есть. Так что изволь не высовываться. Ясно?

Факелы приближались, несущий их народ что-то орал. Коротенький разговор проглотил последние мгновения, и хорошо. Если слишком часто умирать, это в конце концов надоест, Роберу Эпинэ надоело. Он не собирался подыхать среди перевернутых телег и до сих пор пахнущих пивом столов, его ждала Марианна, ему что-то хотел рассказать Левий, и вообще Повелитель Молний еще проводит сыновей в Лаик!

Огни дернулись и застыли — толпа увидела баррикаду и приостановилась, не выходя на перекресток. Совсем близко. Света, даже такого, хватало, чтобы рассмотреть, и Робер смотрел, уже не думая ни о чем, кроме схватки. В ызаржью стаю сбились всякие — и оборванцы, и обычные горожане, и, что хуже всего, мелькнуло несколько мундиров. Оружия хватало, в основном собранного наспех: дубинки, колья, ножи, топоры и молоты, но кое-где торчали и пики, и алебарды.

— Сброд, — припечатал позабывший, как выглядели радетели за Великую Эпинэ, Жильбер. — Не бойцы.

Понятно, что не бойцы, но их тут уже несколько сотен. И женщины есть, хоть их и мало, и выглядят… Страшней сумасшедшей в деревне Мильжи.

— Шил-шил-шила, киска крыску задушила…

— Монсеньор, что вы ска…

— Ничего!

То, что затишью конец, Робер почуял за мгновенье до того, как открылась первая слюнявая пасть. Заводя себя, мародеры орали громко и грязно. Про то, что увозят награбленное, их кровное добро, про убийц, про насильников и чужаков, с которыми давно пора сквитаться. Размахивали факелами, потрясали кто пикой, кто дубиной, а потом сбоку и сзади — на Колодезной — загремели выстрелы, и это словно спустило курок. Бесноватые, очертя голову, ринулись вперед, на завал, и были встречены не собиравшимися никого щадить солдатами.

3

В первые минуты удавалось сбрасывать атакующих быстрей, чем взбирались новые. Трещали выстрелы, в прыгающем факельном свете мелькали клинки, тела скатывались вниз, но по ним лезли и лезли ополоумевшие самоубийцы. По стенам метались чудовищные тени, словно там шла своя драка, столь же неистовая. Робер пытался командовать, то есть торчать за чужими спинами и смотреть, как его ребята лупят прущую на баррикаду нелюдь, но выдержки хватило ненадолго. Особо ретивые бандиты надавили слева, один из солдат отшатнулся и, схватившись за лицо, начал заваливаться назад, его подхватили, в защите образовалась прореха, и Робер заткнул ее прежде, чем это сделал кто-то другой, после чего тени на стенах стали неважны.

Бесноватые лезли, их убивали, и они падали, становясь лестницей для новых не мужчин, не женщин, не юнцов — ошалевших от крови тварей. Их ничто не унимало и ничто не пугало, но южане как-то держались. Эпинэ орудовал сразу шпагой и бирисским кинжалом, справа дрался Жильбер, слева тоже кто-то раз за разом открывал дверь в Закат. Атакующие вопили, южане кричали в ответ, орал и Робер. Кажется… Дезертир в болтающихся поверх мундира дворянских цепях, худющий черноленточник, двое мальчишек, столь мерзких, что даже их возраст ни на мгновение не задержал разогнавшуюся руку, опять дезертир, из городских стражников, и тут же за ним жуткая растрепанная тетка. Они возникали из темноты, чтобы сдохнуть, и сдыхали, а потом на крыше дома напротив сверкнуло: один выстрел, другой, и еще… Считать упавших возможности не было, тем более что били не рядом.

— Проклятье! Этого я и боялся…

— Монсеньор!

— К Леворукому!..

Стрелки на крыше, они уже стреляют в ответ, но этого мало. Рявкнуть «Сомкнитесь!», выскочить из свалки… Рядом Жильбер, за ним кто-то еще, кто — не разобрать.

— За мной! — Робер в два прыжка взлетел на ограду, с нее перемахнул на крышу, едва не потеряв равновесие на плохо держащейся черепице. Боль в ноге заставила зарычать, солдаты решили, что от злости. Вот пусть так и думают, и вообще дело не в нем. Мозги у бесноватых до конца все же не отшибло или отшибло не у всех. Кто-то догадался погнать стрелков наверх, и стрелков хороших. Опять барсинцы или уже нет?

— Сможете достать этих?..

— Монсеньор, так не видно ж ни демона! — В голосе мушкетера тоска и ненависть. — Выпалили и спрятались.

— Перезаряжают, сволочи, а как вылезут — пока не выстрелят, не заметишь. Луны нет, сплошная тень…

— Может, факелов туда закинуть?

— Далеко, не добросить. Договорить не удалось.

— Внизу! — Жильбер не смотрел на дальнюю крышу, вот и заметил, как в сорванные ворота лезут ублюдки с факелами. Сейчас перебегут двор, взберутся на ограду…

— Стреляй! Лэйе Астрапэ, стреляй!

Залп остановил шайку лишь на мгновение. Ну, куда теперь? Так и есть, в дом не ломятся, сворачивают к боковой стене, за которой отбиваются южане.

— За мной! — И сам не заметил, как оказался внизу. Опять нога, ну и кошки с ней! Первый, толстяк с мясницким топором, упал, так и не заметив удара из тени, а дальше все закрутилось в суматошной и полуслепой свалке.

4

Было не размахнуться, и в ход пошел подарок Мильжи. Робер колол, резал, пинался, отпихивал валящиеся на него трупы. Или еще не трупы, значения не имело. Мыслей в голове не осталось, человек сросся с кинжалом, став придатком клинка, и был им, пока рука не встретила пустоту. Рядом тяжело дышал, опустив шпагу, Жильбер, у ног адъютанта корчился кто-то в кавалерийских сапогах, и был он, судя по всему, последним.

— Вроде бы отбились…

— Не сглазь… Ворота закройте… пока есть возможность.

— Подпереть бы…

— Чем? Этими, что ль?

— А хоть бы и так! Дохлятину пока еще сдвинешь…

С крыши палили мушкеты, с той стороны — тоже, но во дворе живых врагов не осталось. Кроме, Леворукий ее побери, ноги… Теперь мерзавка отыгрывалась за все, и Робер не выдержал, потер больное место. Лучше не стало, хуже, пожалуй, тоже. Пора было возвращаться на баррикаду, пока там не всполошились и не бросились искать драгоценное начальство, но Эпинэ отчего-то медлил. По лицу текла чужая кровь, Робер сорвал шейный платок и попытался утереться, вполглаза следя за бросившимися к полураспахнутым воротам солдатами. Больше оттуда никто не лез, но подпереть и в самом деле нужно.

— Монсеньор, справа… калитка!