Доктор Вишневская. Клинический случай - Андрей Шляхов

Кабинет у Эмили Яковлевны был небольшим, квадратным, без каких-либо излишеств в виде гардин с портьерами, лепнины на потолке, комфортабельных диванов, напольных часов с боем и т. п. Скромно, серо, блекло. Сестра Виктория, погрязшая в роскоши и снобизме, назвала бы это помещение «отстойным чуланчиком». В сказке у Бастинды интерьеры были поавантажнее.

Анна мобилизовала все внутренние психические резервы, еще раз напомнила себе о том, что под Аркадия Вениаминовича подкапываются, что нельзя давать никому лишних поводов для наезда на родную кафедру, и приготовилась достойно противостоять. То есть — противосидеть, потому что сесть ей все же предложили. И на том спасибо. В былые времена, вызывая кого-то для разборок, сначала приказывали подвесить его на цепях, а к ногам подсыпать горячих угольков, и только после этого начинали разговор. Нет, что ни говори, а жизнь потихоньку меняется к лучшему.

— Прочтите!

Анна взяла протянутые ей листы не сию секунду, а чуть позже. За это время Эмилия Яковлевна дважды встряхнула листами — давай, мол, пошевеливайся, не тормози.

Ничего нового Анна не узнала. Подивилась только деликатности авторов письма, которые вместо нецензурных слов ставили буковки с многоточием. Это давало поводы для толкований. Разве можно допускать подобное в жалобе, влекущей за собой принятие каких-то мер? Ведь меры принимаются исходя из тяжести содеянного. Например — «тупые м…», что это может быть? «Тупые медики» — не слишком лицеприятно, но вполне в рамках. А вот «тупые медвежата» даже очень мило. Но «тупые мерзавцы» — уже перебор, не говоря о других, более резких словах на букву «м».

Вернув листы Эмилии Яковлевне, Анна посмотрела на нее, ожидая продолжения. The show must go on, разве не так?

Must, еще как must.

— Нечасто врачи жалуются на врачей, — заскрипела Эмилия Яковлевна. — А уж чтобы практики жаловались на научных работников, такого я не припомню! Прежде чем принять решение, я хочу услышать ваши объяснения, Анна э-э-э… Андреевна.

Невозможно было поверить, что она не запомнила Анниного отчества. Как бы не так! Психологический прием, призванный подчеркнуть незначительность собеседника, указать ему или ей на предпоследнее с конца место. На самое последнее указывать невежливо.

— Все написанное — ложь, за исключением того, что я действительно приезжала в этот день на консультацию, — ответила Анна. — Ознакомилась с историей болезни, побеседовала с лечащим врачом Тихоновым, осмотрела больного и осталась крайне недовольна тем, что обследование велось однобоко, а меня пригласили на консультацию не подготовившись…

— Что вы имеете в виду под «не подготовившись»?

— Обычно проводят более-менее полное обследование и уже потом приглашают консультантов.

— Что означает «обследование велось однобоко»?

— Обычно диагностический поиск ведется с целью постановки правильного диагноза, а не подгоняется под диагноз, выгодный врачу.

— Что означает «диагноз, выгодный врачу»?

Машина, самая настоящая машина для разбора жалоб, а не человек. Смотрит в глаза немигающим взглядом и ровным, лишенным всяких интонаций, голосом, задает уточняющие вопросы. Что это? Выработанная за многие годы манера общения или же один из способов вывести собеседника из себя, заставить его раскрыться? Скорее всего — и то, и другое, решила Анна.

— У меня сложилось впечатление, которое я не могу подтвердить документально, что в отделении урологии сто пятьдесят четвертой больницы пациентам выставляются заведомо сложные, пугающие, подлежащие оперативному вмешательству диагнозы. Поскольку ничто просто так не делается, я склонна предполагать, что мотивы здесь корыстные.

— Но это же только ваши домыслы!

— Если бы я могла их подтвердить, я написала бы об этом по меньшей мере в департамент здравоохранения.

— А по большей?

— В прокуратуру.

— Но вместо этого вы решили оскорбить ваших коллег.

— Я высказала им свое мнение и сделала это совсем не в той форме, которая изложена в письме.

— Но правдивость изложенного в письме подтверждают три человека, два врача и старшая медсестра отделения Мальцева.

— И эта же Мальцева якобы слышала, как я, едва выйдя из отделения, начала разглашать врачебные тайны. Они сговорились и врут.

— Все врут?

— Все врут!

— Какой им смысл?

— Боятся, что я выведу их на чистую воду, вот и пытаются отбить у меня всякое желание сделать это.

— Вы все переворачиваете вверх ногами, Анна Андреевна.

— Наоборот — я ставлю с головы на ноги. Вы, Эмилия Яковлевна, пригласили меня для того, чтобы выслушать, разве не так?

— Прежде, чем будет принято решение, должны высказаться обе стороны. Вы говорите одно, три человека говорят другое. Кому я, по-вашему, должна верить?

— Мне, — уверенно-безапелляционно заявила Анна, сопроводив слова кивком. — Потому что я говорю правду, а они врут.

— Но три свидетельства все же перевешивают одно.

— Это хорошо спланированная провокация, не более того, — Анна вздохнула, давая понять, что уже устала оправдываться. — Чем мне только не угрожали. Гражданским иском от имени пациента, недовольного тем, что я чего-то там про него разгласила, порчей репутации… Кстати, люди, которые написали вам эту вот… — кратковременное замешательство было, конечно, наигранным, — …кляузу, пишут обо мне гадости в Интернете и, даже, нашли корреспондента, который написал с их слов статью, порочащую меня. То есть — не меня, а женщину, выведенную под именем «Доцент»…

Анна почти подобралась к главному, еще одна-две фразы и можно будет выдать домашнюю заготовку. Она даже кодовое название придумала в лучших шпионско-разведывательных традициях — «Операция „Осиное гнездо“». Почему «осиное»? Да потому что не надо ворошить, связано с риском для здоровья и еще кое-чего.

Анна рассудила так — любой чиновник в первую очередь нацелен на сохранение своего статуса и дальнейшее продвижение по карьерной лестнице. Даже Эмилия Яковлевна, начинавшая еще при Сталине, явно мечтает пересесть в кресло начальника отдела, а то и куда повыше. Сказано же: «Dum spiro, spero» — «Пока дышу, надеюсь».

Анна тоже надеялась, что выйдет сухой из всей этой мутной воды. Ясное дело, что оправдаться ей не дадут, это не принято. В вопросах жалоб, кляуз и причисленных к ним наветов, работает железное правило «презумпции абсолютной виновности». Если на тебя нажаловались, то, значит, поделом и заслуженно. Дыма без огня не бывает, было бы все хорошо, никто бы не стал тратить время на жалобы. Оправдываться можно только в надежде на смягчение наказания, замены расстрела пожизненным заключением или, что более часто встречается, увольнения по инициативе администрации строгим выговором. Уйти от наказания, когда над твоей головой уже занесен карающий ведомственный меч, практически невозможно. Но попытаться-то стоит? Хотя бы для того, чтобы после ни о чем не жалеть.