Самый безумный из маршрутов - Аспен Матис

Никогда-Никогда был душой компании. Он был в центре всеобщего внимания. Он с серьезным видом сыпал шутками, его слова были отрывистыми и быстрыми, и их не всегда можно было понять сразу. Когда я прислушивалась, я смеялась, хотя каждая острота была направлена на кого-то. Он подтрунивал над дамой средних лет; она шла по маршруту с маленькой собачкой и обожала ее. Он заговорил высоким и слабым голосом, какой бывает у девочек-подростков, стал хлопать в ладоши: «Ктооо мой чемпион? Ооо, вот он, мой маленький Берни-песик-чемпион-дружочек». Никогда-Никогда быстро забил в ладоши: «Вот он». Затем он принял серьезное выражение лица и сказал своим обычным голосом: «Самое смешное, что она убивает ее. Собачка умрет». Все засмеялись.

Внезапно появился зефир, целый набитый пакет, который от одного мужчины перешел к другому, потом к еще одному, а потом ко мне. Я почувствовала запах зефира до того, как увидела пакет, переходящий с одних коленей на другие. Я взяла штучку и передала пакет Никогда-Никогда. Теперь другой путешественник говорил о Высокой Сьерре, о девушках. Я разговаривала с мужчиной по другую сторону от меня, которого еще не знала. Его звали Джимбо 6000, потому что он был очень высокий и вечно голодный; ему нужно было съедать шесть тысяч калорий каждый день, чтобы не умереть от голода. Я сказала ему, что мне понятен его голод. Я всегда хотела есть. Я съедала в день, наверное, четыре тысячи калорий.

Несколько мужчин говорили о девушках, какая самая классная на маршруте. Один голос заявил, что самая горячая девчонка – это Чудо из Санта-Фе. Хор голосов зашумел и забормотал; огромные сиськи – пришли они к общему согласию. Она была красивой, я тоже так считала: замечательная гладкая медная кожа, красивая осанка. Но кто-то пробормотал: «Ее бойфренд – Стервятник Смерть». Она была недоступна. Рэмбо, маленькая блондинка, была тоже очень классной. И Чернобурая Лиса – не плоха. Не плохая. Я сидела среди них.

Я посмотрела на огонь. Никто не произнес мое имя. Я боялась, что выгляжу уродливо, но затем, конечно, поняла: худое лицо, закрытое костром, принадлежало Ледяной Шапке. Дикий Ребенок и Ледяная Шапка. Дикий Ребенок была недоступна, об этом знали бородатые мужчины.

Разговоры успокаивали, и я старалась принять в них участие, чтобы лучше соответствовать собравшимся. Я сказала первое, что мне пришло в голову:

– Прибой, парень, который улыбался мне в «Макдоналдсе», самый классный на тропе, как они считают? Он очень красивый, не так ли? Вы так не думаете?

Соленый Зад покраснел, я это видела даже в свете костра. Никто ничего не сказал.

Мы с Ледяной Шапкой стояли на лужайке «Приюта путешественников» возле его натянутой палатки; ночь была черна, как уголь. «Прибой? – он был в ярости. – Я тоже там был. Ты поставила себя в неловкое положение. Никому ты теперь не нравишься». По его словам, сказав, что Прибой – самый классный парень на тропе, я оскорбила всех парней. Это предполагало, что все сидевшие там парни не были классными.

Теперь я никому не нравилась. Это была моя вина, я себя погубила. Его слова напоминали мне мать, которая считала, что я не могу сама одеваться и вовремя прийти в школу, что у меня низкая самооценка, заглохни и заткнись. Меня признали настораживающе беспомощным и неумелым ребенком. Мне приходилось выслушивать мнение моей мамы, моего большого брата, узнавать их отношение, чувствовать, как это давило на меня, вымарывало меня, мириться с ограничениями, которые они определили для меня, – от этого нельзя было убежать. Мама была мамой, но Тропа Тихоокеанского хребта должна была стать моим убежищем. Я пришла сюда не для того, чтобы меня затыкали посторонние люди. Я видела, что эти мужчины были ненадежны, строили выводы на пространных суждениях, подавляли все, чтобы получить власть. Я потерпела поражение, разрешив Ледяной Шапке решать, как мне следует себя вести, предоставив ему возможность заставить меня почувствовать свое ничтожество. Я не хотела знать, что думали Ледяная Шапка и Соленая Задница. Мне действительно было все равно. Я задела нежное эго Ледяной Шапки? Черт с ним. Я поставила в неловкое положение его и себя; я никому больше не нравилась? Абсурд.

Я почувствовала себя преданной. С меня было довольно.

Я сказала ему, что заняла диван у телевизора в трейлере, положив туда ранец, и что буду спать там. Фактически я сказала ему, что больше не буду спать в его палатке. Я порывала с ним. Вот так.

Ледяная Шапка сказал: «Хорошо, отлично». Он пошел обратно по темной лужайке к сидевшим у костра, а я легла на диван в трейлере и попыталась заснуть. Его палатка была единственной палаткой, где я могла спать. Утром я совершу поездку в Лос-Анджелес и куплю новую. Я буду спать в ней без него.

Но затем, не прошло и часа, и я все еще не заснула, в темном трейлере появился Ледяная Шапка и встал на колени у моей постели. Он извинился передо мной. Он очень сожалел, что вышел из себя. Он наклонился к моему уху и прошептал, что я была права. Он хотел, чтобы я вернулась в его палатку.

Лицо мое стянули высохшие слезы, я плакала слишком долго. Он сказал мне: «Ты красивая. Самая милая». Он взял мое лицо в свои ладони; я взяла его руки своими и дала ему поднять меня. Я пошла за ним по лужайке к его освещенной оранжевой палатке. Я ничего не сказала. Я забралась внутрь.

Он навалился на меня, пытаясь заставить меня кончить. Он знал, что я никогда не испытывала оргазм, и был уверен, что именно он может это исправить. Я изобразила наслаждение, довольно громко, думая, что я сказала все правильно, чтобы порвать с ним. Думая о том, как он попросил прощение. Он сказал, что я была права. Не много, но все, что я хотела услышать, и теперь его рот щекотал меня, я уже не знала, что мне еще было нужно.

Подумав, что он все сделал, он прижался щекой к моему животу и сказал, что завтра мы поедем в магазин REI в Лос-Анджелесе и возьмем там двухместную палатку. Свою старую сломанную палатку я отправлю домой.

Утром я проснулась рядом с Ледяной Шапкой. Он уже не спал, но лежал тихо и ждал, когда я окончательно проснусь.

«С добрым утром, Дикий Ребенок, – сказал он и поцеловал в губы. – Ты так крепко спала».

Все утро Ледяная Шапка делал попытки поставить мою палатку – стойка постоянно выпадала из металлического зажима. Затем он сообщил, что моя палатка сломана. Нам надо ехать в Лос-Анджелес. Туда кто-нибудь собирается? В REI?

Пока он опрашивал всех вокруг, я пошла к большому настольному компьютеру и впервые за 120 миль пути вошла в электронную почту. Отец прислал мне историю о «дальноходе», который заболел в Высокой Сьерре и получил отек легких – болезнь, характерную для высокогорья. Его легкие заполнились жидкостью, и он умер. Я закрыла страничку. Я не хотела думать об опасности гор Мьюра.

Мы проехали автостопом 28 миль на запад с женой Чака Норриса Тиггер и несколькими другими путешественниками, которым нужно было новое снаряжение. Мысль о том, что за день надо проехать 56 миль, поразила меня. Их фургон был исписан, по меньшей мере, сотней имен, полученных на тропе, нанесенных фломастерами «Шарпи». Мы с Ледяной Шапкой заняли матрас в задней части фургона, где Чак Норрис с женой спали, когда ночевали на тропе. Мы лежали на матрасе, дорога укачивала, и мы проспали до Лос-Анджелеса, куда я прилетала для встречи с отцом, перед тем как сделать первый шаг по маршруту. Все мои достижения сошли на нет. Я чувствовала кровать и Ледяную Шапку, который прижимался ко мне. Мне было грустно в полусне. Ледяная Шапка обладал уверенностью и опытом, которых мне недоставало и в которых я отчаянно нуждалась. Я доверилась ему, чтобы быть защищенной. Может быть, мое доверие к Ледяной Шапке могло перерасти в любовь. Может быть, совместная поездка изменит наши отношения. На бензозаправке я проснулась от толчка, и мы с Ледяной Шапкой написали свои имена на фургоне Чака и Тиггер: Ледяная Шапка + Дикий Ребенок.