Приключения Конан Дойла - Рассел Миллер

Дойл послал в журнал резкий ответ, где указывал на ошибки “исторического и общего плана”, допущенные Бирбомом, сожалел, что тот перепутал Питта-младшего с его отцом, что оспаривал некоторые черты, присущие Бо Бруммелю, хотя их нетрудно было найти в записках его современников: “Он может чувствовать себя уверенно, когда говорит о моей манере общаться с больными и моих очках, но он очень слабо разбирается в том периоде, о котором пишет”. Но Бирбом не собирался сдаваться и последовательно опроверг все утверждения Дойла. Их перепалка немало повеселила литературное сообщество и возобновилась на следующий год.

В январе 1897-го семья перебралась в Мурлендз, в пансион в Хайндхеде, неподалеку от их будущего дома. Несколько затянувшееся строительство и проблемы с оформлением права собственности на землю откладывали переезд до июня. А в июне страна праздновала бриллиантовый юбилей королевы Виктории — пятьдесят лет на троне, самое длительное правление в истории Британской империи, в те времена по могуществу сопоставимой с Римской. Десятки тысяч людей заполнили улицы Лондона, все хотели видеть торжественную процессию, следовавшую в собор Святого Павла на благодарственный молебен. “Никого еще, я думаю, — писала королева в своем дневнике, — не встречали такими овациями, какие достались мне… Приветственные крики оглушали, и на каждом лице читалась искренняя радость. Я была очень тронута”. В рамках праздничных торжеств в “Лицеуме” состоялось представление “Ватерлоо” специально для служащих колониальных войск.

Ближе к концу 1897 года Дойлы смогли наконец въехать в свой новый дом. Конан Дойл придумал для него название — “Подлесье”[23]. Это был солидный особняк красного кирпича с остроконечной крышей, подчеркивавший достаток и положение его хозяина. Дом обошелся Дойлу в немалую сумму — 10 000 фунтов, но зато там было электричество. Ни у кого из соседей, включая философа Джона Тиндала, который жил поблизости, его еще не было, а Дойлов снабжала энергией собственная ветряная мельница.

К особняку шла извилистая дорога, парадная дверь вела в холл с высоким потолком и огромным витражным окном с наследным гербом Дойлов. Дом казался уютным, комфортным и радостным. В большой бильярдной висели рисунки Сидни Пейджета — иллюстрации к рассказам о Шерлоке Холмсе, в столовой могли без труда разместиться тридцать человек; в доме было одиннадцать спален и комнаты для слуг, что позволяло принять множество гостей разом.

Теперь под командой Туи был немалый штат прислуги, а ее мать поселилась в небольшом коттедже по соседству, чтобы помогать дочери вести обширное хозяйство. Все комнаты первого этажа, включая кабинет Дойла, выходили окнами на юг, оттуда открывался величественный вид на долину и пустоши, за которыми возвышались известковые холмы. В гостиной, обшитой деревянными панелями, стояло пианино для Туи, кроме того, ее украшали спортивные трофеи главы семейства и сувениры, привезенные из различных поездок. При доме находилась конюшня на шесть лошадей, каретный сарай и теннисный корт.

Одним из первых в гости приехал Брэм Стокер и всячески хвалил новое обиталище: “Дом совершенно укрыт от холодных ветров, так что архитектор мог себе позволить сделать множество окон, и дом наполнен светом. При этом он очень уютный и замечательно удобный, — это в полном смысле “дом”, где одинаково хорошо всем — и хозяевам, и гостям”.

Дойл был очень нежен и заботлив с Туи, подолгу сидел у ее постели, читал отрывки из только что написанных вещей и болтал с ней об их общих знакомых. Ей были интересны литературные слухи и новости, она любила, когда муж рассказывал забавные истории. Но из-за ее болезни их брак был лишен плотских удовольствий, поскольку в те времена врачи запрещали секс при туберкулезе. Дойл смирился с тем, что эта сторона жизни для него не существует; нет никаких свидетельств, что он посещал проституток, но в мемуарах он пишет, что у него случались “приступы меланхолии”.

Туи успешно сопротивлялась болезни, семья наконец обосновалась в собственном замечательном доме, и можно было ожидать, что в жизни Конан Дойла наступит период стабильности. Но судьба распорядилась иначе. Никто, в первую очередь он сам, и помыслить не мог, что викторианский джентльмен со строгими моральными устоями вдруг глубоко и безнадежно влюбится в другую женщину.

КОНАН ДОЙЛУ БЫЛО ТРИДЦАТЬ ВОСЕМЬ ЛЕТ, когда он впервые увидел Джин Лекки. Неискушенный в сердечных делах, вынужденный соблюдать целибат, с больной женой, двумя годами старше его, — стоит ли удивляться, что он подпал под очарование уверенной, решительной молодой женщины, которая и не скрывала, что он ей нравится. Двадцатидвухлетняя Джин происходила из богатой шотландской семьи. Чрезвычайно привлекательная — зеленоглазая, с вьющимися темно-русыми волосами, превосходная наездница, очень начитанная, веселая собеседница, с поставленным меццо-сопрано — она только что вернулась из Флоренции, где брала уроки пения.

Где именно и как они познакомились, точно неизвестно. По одной версии, это произошло в конце 1896 года на вечере в Саутси, куда Конан Дойл пришел вместе с Иннесом, а поскольку Джин с Иннесом были ровесниками и он не был женат, то ее пригласили в “Подлесье”. Она стала другом семьи, но постепенно Дойл понял, что влюбился. По другой версии, знакомство произошло 15 марта 1897 года, и Дойл был сражен наповал, а потом каждый год дарил ей в этот день один подснежник.

В мемуарах Дойл очень сдержанно описывает первый период их отношений: “Есть вещи слишком интимные, чтобы говорить о них”. Но он никогда не отрицал, что полюбил другую, когда жена его была еще жива. При этом он был человеком самых твердых нравственных принципов, образцом викторианского джентльмена: для него честь и благородство были незыблемыми ценностями, а семейные узы — нерушимы. Он твердо намеревался хранить преданность Туи и оберегать ее от бесчестья. Даже когда они с Джин открыли друг другу свои чувства, он предупредил ее, что о разводе и речи быть не может.

Из писем и дневников Дойла ясно: он горячо верил, будто Туи так и не узнала о происходящем, но было бы наивно думать, что он ни разу не выдал своих чувств, учитывая, что Джин прочно вошла в круг друзей семьи, вероятно по его же настоянию. Совершенно точно известно, например, что она присутствовала на семейном торжестве в портсмутском отеле “Портленд” в июле 1897 года. “Грандиозно, — писал Иннес в своем дневнике, — 1200 гостей. Форды из Вернона, мисс Драйвер, мисс Лекки на нашем балу”. К концу 1897-го Джин Лекки, как следует из дневника Иннеса, стала частой гостьей в “Подлесье”:

Пятница, 26 ноября. Мисс Лекки обедала у нас.

Понедельник, 6 декабря. Днем ходили к источнику с мисс Халахен, мисс Лекки и Артуром. Пригласили их к чаю.

Среда, 22 декабря. Артур, Пейджет, мисс Лекки и мисс Халахен ездили на охоту в Элстед.

В то время Сидни Пейджет гостил в “Подлесье” — писал портрет Конан Дойла. Работа вышла замечательная: он сидит в кресле нога на ногу, на коленях блокнот, в правой руке перо. Прямой, без улыбки, взгляд из-под чуть опущенных век. Пышные усы и сидящий как влитой двубортный пиджак делают его больше похожим на банкира, чем на писателя.