Куриный Бог - Мария Галина

Тут надо сказать вот что. Артемий Михайлович был холостяк. Не то чтобы убежденный, но уж слишком настойчиво мама сводила его с какими-то девушками, уж слишком некрасивы, неловки и нелепы были эти девушки, дочки и племянницы ее немолодых подруг, или, напротив, слишком напористы и самодовольны, слишком уверены, что все будет по-ихнему, и мама время от времени заглядывала в комнату и многозначительно кивала, и девушки что-то говорили, говорили, и он, Артем, что-то говорил, а как-то он сам привел одну, но эта одна очень не понравилась маме. Словом, все как обычно: сначала кажется, что впереди вся жизнь, а потом время начинает бежать очень быстро. Сначала мама была, потом не стало, каждое утро он шел на работу, каждый вечер возвращался с работы, в выходные брался за переводы из ВИНИТИ, или ходил за покупками, или убирался в квартире, и только когда все дела были сделаны, а телепрограммы просмотрены, он недоуменно оглядывался по сторонам, не понимая, откуда взялось это сосущее чувство тоски ибессмысленности жизни. Но приходил очередной понедельник, и все начиналось заново — лаборантка разбила трехлитровую бутыль с серной кислотой, нагрянула пожарная инспекция, бактериолог ушла в декрет, предметные стекла оказались бракованными, агар-агар вообще закончился…

А светлая полоска курсора все двигалась и двигалась вниз по алфавитному списку, пока не уперлась в «Митя», и тогда Артемий Михайлович облегченно вздохнул. Митька, друг детства, раздолбай и бабник, недавно разведенный и вновь женившийся на молоденькой и глупой сослуживице, но все равно свой, человек, который помнит маленького Тему, тем самым как бы подтверждая его, Артемия Михайловича, существование. Что он есть на этом свете, что было детство, что была мама, что мама один раз дала Митьке по губам, когда он при ней сказал что-то такое…

Почему они так редко видятся? Времени нет? Но ведь нашлось же время на агар-агар и пожарную инспекцию…

Он вдавил в клавишу замерзший палец.

Гудки, гудки. Что там Митька делает, в самом деле?

Телефон сам собой дал отбой. Тогда Артемий Михайлович нажал на клавишу еще раз посреди пустого темного переулка.

Наконец в трубке прозвучал Митькин голос:

— Темка, ты?

— Я, — сказал Артемий Михайлович и откашлялся, потому что у него вдруг стиснуло горло.

— Ты чего?

Митька говорил так, словно ждал, что он, Артем Михайлович, изложит свое дело и даст отбой. Артемий Михайлович вспомнил, что именно поэтому и перестал ему звонить — Митька вел себя так, как будто все, что было раньше, не так уж важно, а важно то, что происходит сейчас, а сейчас у него каждый раз происходило разное, и привыкшему к размеренной жизни Артемию Михайловичу это казалось странным и неприятным. Он любил душевные тихие разговоры, воспоминания и откровенности, а Митька был веселый, энергичный, и в его жизни — вдруг осенило Артемия Михайловича — он, Артемий Михайлович, занимал очень мало места, и само это место было какое-то боковое и незначительное.

Но он все-таки сказал:

— Да так просто. Ты знаешь… смешная история тут у меня произошла.

— Да?

По голосу Митьки было слышно, что он одновременно занимается чем-то другим, но Артемий Михайлович все равно продолжил:

— Такая, знаешь, история… Я тут случайно заехал на трамвае не знаю куда и вот стою тут, представляешь, на совершенно пустой улице и…

— Погоди, — с некоторым новым интересом прервал его Митька, — ты что, пил?

— Нет, что ты. Я с работы. Задремал, и меня трамвай случайно завез, такая вот история.

— Надо же! — далеко-далеко в теплой своей квартире сказал Митька. — Бывает.

Артемий Михайлович подумал, что Митька только делает вид, что сочувствует, а на самом деле голос у него равнодушный, и что если бы он, Артемий Михайлович, напился, Митька отнесся бы к его приключению с бо́льшим вниманием, потому что за всю историю их долгого знакомства Артемий Михайлович всерьез не напивался ни разу.

Еще он подумал, что его приключения для Митьки не важны и повода для разговора не представляют — ну, подумаешь, заехал куда-то не туда. На минуту ему и самому показалось, что все в порядке, сейчас он выберется к людям, на свет, что он просто вдруг вспомнил о старом приятеле и решил узнать, как тот проводит время. Поэтому Артемий Михайлович спросил:

— Ты-то как?

— Ничего, — сказал с досадой друг, — винда упала, работа стои́т. А сдавать надо завтра. Вернее, вчера. Слушай, я сейчас не могу, а вообще надо бы увидеться. Давай в выходные встретимся? Ты приезжай.

Мокрая темнота вновь начала смыкать кольцо. В сущности, Митька ничем не мог помочь — даже если бы захотел, потому что ни названия переулка, ни расположения местности Артемий Михайлович не знал. Удивительно — ведь даже ничего страшного не произошло, а просить помощи не у кого и негде. Никто не мог помочь, никакое МЧС, никакие Чип и Дейл. Оказывается, есть ситуации, когда помочь невозможно, и жизнь сплошь и рядом состоит именно из этих ситуаций, как бы мы ни убеждали себя в обратном.

— Ага, — согласился Артемий Михайлович, — обязательно увидимся. — И дал отбой. Экранчик был в нежной водяной пыли, и он протер его рукой, прежде чем захлопнуть крышечку. — Надо просто идти, — сказал себе Артемий Михайлович, — просто идти.

Что за ерунда, в конце концов? Стоит только остановить любую проезжающую мимо машину — и водитель, если и не подберет его, то, по крайней мере, объяснит, куда двигаться.

Машин, однако, поблизости не было, хотя в воздухе стоял сплошной, чуть подрагивающий, как бы размазанный гул, как это всегда бывает в больших городах с неумолкающей ночной жизнью. Но он наверняка вот-вот выйдет туда, где они есть. Уж что-что, а машины тут всегда есть. Даже когда нет людей.

Ботинки пропускали воду, и ноги отсырели. Он пошевелил пальцами внутри мокрых носков — пальцы почувствовали друг друга, они были холодными и мокрыми. Пальто налилось тяжестью, плечи заболели, заныла и начала жечь кожа над выступающим шейным позвонком: остеохондроз, обычное недомогание, которое почти не проявляло себя дома или на работе, где Артемий Михайлович инстинктивно старался устроить себя поудобнее. Он постарался расправить плечи — так тяжесть пальто распределялась равномернее, а заодно почувствовал себя как-то увереннее.

Он шел, из-под подошв выдавливалась пузыристая водяная пленка, безоконные дома угловато чернели, как детские кубики-переростки, из-за них выглядывали, потирая руки, черные мокрые деревья…

Переулок выгнулся почти под прямым углом: Артемий Михайлович едва не уперся в еще одни запертые ворота, ржавые и мокрые, на которых было выведено белой краской: «База № 2». Краска была такая свежая, что, казалось, светилась в темноте.

Он покорно повернул вслед за тротуаром; вода шуршала, уходя в водосток, забитый палой листвой. Ну и чего я испугался? — подумал Артемий Михайлович. Тут, по крайней мере, нет никаких гопников, приличный район, то есть вообще нежилой район. И услышал далеко за спиной дробный топоток и клацанье, словно подковками по асфальту.