Каратель - Иван Тропов

Я почувствовал ее касание – робкое. Она готова была отступить, если я не захочу. А может быть, всего лишь блеф? И рада бы показать, дать почувствовать, что чувствует, чтобы понял, чтобы поверил, что не притворяется, – да только я сам откажусь…

Я впустил ее в себя. Не целиком. Не всюду. Лишь выделил пятачок, где она могла хозяйничать…

Часы, которые начинают отставать.

Кажется, еще все в порядке, но кожа уже не такая гладкая, как шелк. Крошечные, заметные только тебе самой, когда полчаса вглядываешься в зеркало, морщинки – первые трещинки, которые начинают раскалывать тебя.

Их все больше, они все глубже. Потом кожа начинает желтеть.

О, это еще гораздо лучше, чем у многих прочих красавиц – у обычных красавиц, но ты-то знаешь, что это начало конца…

Прелестный бутон раскрывался в прекрасный цветок, становился все краше и краше, но вот лепестки уже не раскрываются, а загибаются, теряют форму, рассыпаются, опадают…

Лучшая, какой ты могла быть, кончилась. Секунду, день назад, месяц, год… В прошлом.

Это уже прошлое. И к прежнему идеалу нет возврата. А дальше… Дальше будет только хуже.

Еще пройдет не год и не два, прежде чем ты превратишься в рухлядь, но ты уже знаешь, что это будет. Что ты – всего лишь ошибка. Желание счастья, которое невозможно, – его заперли в еще живом трупе. Замуровали заживо. Обрекли наблюдать, как все это рассыпается…

Сначала волосы. Больше не блестят, как раньше. Нет черноты вороньего крыла. Нет – и больше никогда не вернется…

Морщинки на коже все глубже…

Обвисают грудь и попка…

На пояснице, словно колбаска из теста, набрякает полоска жира. И на ногах, превращая их в изъеденные ломти желе, покрытые кожей…

Это выше колен. А ниже – синие вены, решившие выбраться наружу. С красными глазками разрывов…

Волосы седеют, а на коже высыпают старческие пятна… Их все больше и больше, как и седых волос… И не успеешь оглянуться, как уже не белое в черном, а остатки серого в белом…

Дольше всего сохраняются глаза. Уже не различающие предметы вблизи, но еще живые. Полные боли и ужаса, потому что ими ты видишь, как время размывает этот хрупкий домик, зовущийся жизнью…

Я вытолкнул ее из себя.

– Что? Не понравилось?

– Все стареют.

– Но не у всех есть выбор: смириться или изменить.

– Ты забирала чужие жизни, чтобы…

– О нет! Не сразу. Поверьте мне, мало кто делает это сразу. Многие не хотят, о нет…

Она опустила голову, криво усмехаясь. Помолчала.

Заговорила едва слышно:

– Сначала отказываются. Не желают делать сами и пытаются мешать старшим, когда они это делают… С тобой говорят, уговаривают и угрожают, ставят на место, наказывают, но ты не согласна… Ты борешься… Ты уверена, что ты-то никогда этого не сделаешь… И что когда ты станешь одной из старших, ты что-то изменишь. Не будешь практиковать это сама и запретишь другим. – Диана вздохнула. Кривая улыбка опять тронула ее губы. – Некоторые заходят очень далеко, пытаясь что-то изменить. Иногда слишком далеко… Хотя и не все, конечно. Некоторые… – Она поморщилась. Замолчала.

– А ты? – спросил я.

Но она не услышала. Злая улыбка опустила вниз кончики ее губ.

– И знаете, поначалу ведь держишься. Поначалу… Но потом… Кто-то уступает быстро, через несколько лет, на первых морщинках… Кто-то держится дольше. Но…

Она вновь коснулась меня. Едва-едва, готовая отступить, если прогонят, но я не оттолкнул ее. Дал вползти ее лавандовым щупальцам.

Красавицы и красотки вокруг…

Те, кто моложе, – потому что они еще не стареют. И те, кто старше, – потому что они уже сделали свой выбор.

А ты… Одна, дряхлеющая, посреди них. Одна против всего мира. Убравшая зеркало из спальни, чтобы избавиться от искушения, но от себя не убежишь. Убрала из спальни, чтобы часами всматриваться в свое отражение внизу, в зеркале гостиной…

Я мягко, но решительно вытолкнул ее. Нет, только жалости мне сейчас и не хватало.

– Но ты же паучиха! Зачем тебе красота? Ты же можешь давить на мужчину так, что он будет без ума от тебя любой… Может быть, даже будет уверен, что ты до сих пор та красавица, какой была раньше, годы назад… Или лучше, чем вообще когда-либо была на самом деле…

– Можно… – Она нахмурилась и опустила взгляд. – Других обмануть можно. Но себя? Ты сама будешь знать, что ты не красавица… Что он… Это даже не любовь… Это как любить куклу. Похоть удовлетворить можно, но…

Я смотрел на нее и пытался понять: что сейчас?

Правда – или всего лишь ее искусная имитация? Хочет быть откровенной? Или ей всего лишь нужно, чтобы я в это поверил?

– А кроме того, есть мужчины, которых… – Она тронула воздух пальцами, словно клавиши рояля, но вдруг поморщилась. – Впрочем, это не главное… Важное, но не главное… Кроме старости есть еще и смерть…

– И что? Совсем никто не выдерживает?

Диана грустно усмехнулась:

– Хотелось бы сказать, что никто, но… Если откровенно, я даже не знаю. Иногда это трудно определить… Некоторые пытаются так долго, что и… Вы ведь понимаете, белолунным проще. Некоторые белолунные пытаются обходиться без живых сосудов. Они могут…

Диана осеклась и нахмурилась. Медленно подняла на меня взгляд, что-то вспомнив.

– А знаете… Если вдруг… – Она подняла левую руку, повела пальцами правой по нижним фалангам, потерла, будто разминала. – Если вдруг вы сможете добраться до нее, снимите кольцо.

– Кольцо?

– Перстень. Платиновый перстень с небесным… – Она нахмурилась. – Хотя… Если у нее его уже нет…

Она затихла, опустив голову, глядя в стол перед собой.

Я ждал.

Но она замолчала уже насовсем.

– Диана? – позвал я.

Но когда она подняла голову, заговорила совсем другим тоном. Словно пробудилась ото сна. Кивнула на стол передо мной, на маленький ряд патронов с подпиленными головками.

– Возьмите побольше пуль, Влад.

– Зачем? Я не собираюсь нападать на нее. Я не собираюсь драться с ее слугами. По крайней мере, сегодня…

– Все равно возьмите побольше пуль.

Она встала и вышла из столовой, почти бесшумно. Уже приноровилась ходить так, чтобы цепь не звенела.

Прежде чем разбираться с патронами, я подождал, пока «козленок» прогреется. Потом натянул перчатки.

Лучше так. Лишний раз не касаться металла. Прости, Курносый, не буду я тебя греть сегодня.

Сквозь кожу перчаток патроны сделались непривычно увертливыми, никак не желали вклиниваться в «снежинку», но я терпеливо, второй, третий раз пихал выскальзывающие патроны, пока они не входили в пружинящие дужки. Времени пока с запасом. И мне есть о чем подумать…