Змеи в ее голове - Пьер Леметр

Очень быстро Матильда почувствовала себя разбитой. Эта ночь не была полноценным отдыхом, кровать оказалась очень неудобной. Честное слово, Анри, надо было устроить что-нибудь более достойное. Заметь, я на тебя не сержусь. Мужчины, которые живут одни, никогда не думают о таких вещах. И все же я очень разочарована. Я была уверена, что моя идея уехать куда-нибудь вдвоем — это хорошая идея. Ну что же, тем хуже.

Она закрыла мешок с телом Анри, прикрутила наконечник и начала качать. Вечно ты думаешь только о себе, старый эгоист, так что подыхай! Говорю тебе, Анри, хоть умри, я никогда больше не сделаю тебе такого предложения! Ты мог принять его или остаться. Ты остался, это твое право, но я все-таки скажу тебе, что́ я о тебе думаю, ты мерзавец, вот кто ты есть. Отлично! У тебя есть все, что тебе надо, ты можешь больше не работать, но ты не отступаешься, спрашивается почему, посмотри на меня, разве я не отступаюсь? Нет! Наоборот, я с этим заканчиваю, и не позднее, чем прямо сейчас. Ты можешь звать меня на помощь, просить о чем-нибудь, с этим покончено, ты меня слышишь, покончено. Я устала, ты не хочешь этого понять, я возвращаюсь, отделываюсь от всего и ухожу! Куда? Не спрашивай, уж я найду куда, не беспокойся!

Она тянет, тащит — и вот мешок уже на платформе. В грузовичке становится многолюдно. Только вот… в нем пованивает. Матильда снаружи набирает в легкие воздух и принюхивается внутри. Не слишком очевидно, но все же, без сомнения, эти мешки не такие уж герметичные.

В любом случае она очень скоро от этого избавится, утопит все, пикап вместе с его содержимым, и больше ни слова, концы в воду. И управиться надо побыстрее, потому что этот запах только усилится. Через несколько часов невозможно будет вести машину.

Ей не терпелось сесть в поезд до Парижа, вернуться в цивилизацию. Она не сможет уехать раньше завтрашнего утра, но нынче ночью хорошо бы сделать самое трудное.

Все это не так просто. Но то, что она снова увидела Анри, поговорила с ним, придало ей бодрости, она чувствовала себя молодой и энергичной.

* * *

2633HH77.

Только что Мсье был уверен, но теперь…

Все так перепуталось у него в голове, что он уже не понимал, здесь ли он или в другой реальности; его мозг крутился сам по себе, как свободный электрон, мысли и воспоминания сталкивались, проходили чередой, налетали друг на друга, внезапно тормозили, все замирало, он мог долго оставаться так, недееспособный, в подвешенном состоянии. Он это знал, потому что однажды вечером видел начало телевизионных новостей (или это было днем?), его мозг как будто застопорился, а когда снова заработал, уже шли финальные титры. И ни малейшего представления, что произошло между тем и этим.

Когда он более или менее был уверен, что пребывает в своем уме, то делал записи. Но поскольку рука у него сильно дрожала, случалось, что иногда он не мог их перечитать, так что вынужден был выбрасывать бумагу.

Так и с номером. Он был уверен. Впрочем, конверт, на котором он этот номер записал, был здесь, лежал прямо перед ним, но теперь это больше ни о чем ему не говорило, у него было впечатление, что это написал кто-то другой — возможно, Теви или Рене.

Думая о них, он говорил себе, что скоро за ним придут, отправят его в социальную службу, погрузят, отвезут в богадельню, а на самом деле ему было все равно. По правде говоря, его печалило не то, что его увезут — что же, придется смириться, — нет, ему не давал покоя этот номер. Он всплыл в памяти, словно пузырек воздуха, и старик не знал, откуда этот номер взялся, но он, возможно, правильный. И нужный. В порядке вещей, которые больше не идут своим чередом, есть навязчивые идеи.

Так и с этим номером.

Ему надо только позвонить в полицию, они уточнят, вот и все. Если это воображаемый или неправильный номер, они потратят не так много времени, ничего страшного.

Сделать это было просто, однако Мсье противился. Это почти вопрос гигиены. Проверить самому, позвонить, только если это необходимо, — это было сродни дисциплине, которой он от себя требовал. Французскую администрацию не тревожат по пустякам.

Чуть раньше позвонила молодая женщина из полиции. Мсье предположил, что это она, но не был уверен.

Она хотела знать, как у него дела, не нуждается ли он в чем-нибудь, как он справляется и так далее.

Мсье попытался ответить и вдруг, безо всякого перехода, спросил:

— Вы нашли человека, который это сделал?

У молодой женщины был смущенный голос. Чувствовалось, что ей бы хотелось сообщить обнадеживающие новости, но «полиция ищет», «у нас имеются достаточно серьезные зацепки», короче, все, что обычно говорят, когда бессильны что-либо сделать; когда-то Мсье был префектом, он в этом кое-что понимает.

Самая большая сложность заключалась в том, что он ничего не мог предвидеть. Через минуту его мозг может вывернуться наизнанку, ему станет трудно вспомнить обо всем, пройдет время, а он даже не будет знать, что делал, очнется в гостиной. Или на улице? Вот что ему грозит.

А еще Рене и Теви. Которые умерли. Его боль была по-прежнему огромной, невыразимой.

Он хотел что-то сделать для них — хотя это нелепо: например, позвонить в полицию и сообщить этот номер машины, это было бы самой лучшей услугой, которую он мог им оказать, пусть даже они мертвы. И вот Мсье справился подручными средствами. Он надел очки, полистал телефонный справочник, нашел телефон супрефектуры Эндра-и-Луары, набрал его и попросил позвать господина префекта.

— Кто его спрашивает?

Сварливый голос, интонация префектуры.

— У телефона господин де ла Осрей, — он услышал, что у него дрожит голос, — я был…

— Господин де ла Осрей! Это Жанина Мариваль! Ну надо же!

Этого имени он не помнил, однако сказал:

— Как вы поживаете? Очень рад вас слышать…

Он позволил даме наговорить банальностей — она работала под его началом, ее перевели на коммутатор, она нашептывала гадости про свое начальство, но коммутатор должен соединять, пора заканчивать разговор.

— В общем, не могу сказать, что мне это нравится!

И безо всякого перехода она перевела его на личный телефон господина префекта.

— Господин де ла Осрей, какими судьбами?

Мсье снова был вынужден делать вид, говорить слова, которые ни к чему не обязывают, фамилия этого префекта тоже была ему незнакома, это ужасно.

— Вам может показаться странным, но это касается грязной истории с автомобильной страховкой.

В течение двух минут Мсье обрел официальный тон, вспомнил правильные слова и выражения, кто-то помял его машину, у него есть номер, но он не знает имени водителя, так что если бы господин префект согласился, поскольку у него есть доступ к централизованной картотеке…

— Когда это случилось?

— Вчера, позавчера.