До февраля - Шамиль Шаукатович Идиатуллин

снова, вышел на меня. Слушай, он про меня дофига знает, да. Но ведь и мы про него дофига знаем. Пора понять, что именно, и как это пригодится.

– Для лонгрида? – уточнил Паша.

– И для него тоже.

Глава седьмая

– Секундочку, – сказал Руслан, дождался, пока Андрей переведет на него тяжелый взгляд, встал, на всякий случай дождался, пока Андрей встанет тоже, и вышел, на всё тот же всякий случай подождав в дверях, пока Андрей покинет кабинет.

Такмаза утомленно уставился в угол. Он явно не «демонстрировал» усталость от тупых вопросов и ситуации в целом, а искренне досадовал на то, что приходится тратить время на никому не нужный обмен малозначительными фразами.

Руслан прикрыл дверь и вполголоса предложил:

– Заканчиваем, а?

Андрей сунул руки в карманы и качнулся с пятки на носок.

– И не при делах он, и на подставу не похоже, – продолжил Руслан. – Там по всем пунктам алиби, по Дарченко точно не притянем – Такмаза в том боулинге весь вечер прыгал, неотлучно, и свидетелей полно, и камеры…

– Может, их не в шесть замочили, – упрямо сказал Андрей. – Мало ли что в блокноте написано. На заборе тоже написано, а там дрова.

Руслан вздохнул. Андрей тут же разозлился:

– Или сообщник. Сообщники даже: этот себе алиби обеспечивал, а подельники у Дарченок резвились.

Замечание было интересным, поскольку именно Андрей до вот этого момента активнее всех сомневался в версии, согласно которой супругов Дарченко убивали как минимум двое. Повод для выдвижения версии дал категорически разный способ убийств: Виктория Дарченко была задушена, ловко и бескровно, а Максима искололи и изрезали безумным и хаотичным образом. Впрочем, судя по тому, что соседи криков и даже шума не слышали, безумный хаос мог быть имитацией, нанесенной поверх нескольких умелых ударов, сразу лишивших довольно крупного и не дряхлого еще Дарченко возможности сопротивляться и даже подавать голос. Бахрамов указал на такую возможность особо – отметив, впрочем, что смертельными рассечения сухожилий и даже горла не были. Дарченко, скорее всего, оставался в сознании несколько очень болезненных минут.

– Поверил, значит? – спросил Руслан.

– Да хер бы там, – сказал Андрей и рванул на себя дверь.

Руслан поспешил за ним, но Андрей ничего лютого учинять не стал: просто уперся руками в стол, а глазами – в Такмазу, и спросил:

– А отпечаток?

– Без понятия, – ответил Такмаза раздраженно.

– А чего так? Не видел, за что хватаешься?

Такмаза закатил глаза, но тут же собрался, потому что Андрей с грохотом распахнул несгораемый шкаф, извлек оттуда сапожок в пакете для вещдоков и шлепнул его перед Такмазой. Такмаза уставился на пакет. Андрей продолжил:

– Темно было, потому не видел, так, получается?

Такмаза, жестом спросив разрешения, взял сапожок, хмурясь повертел его перед носом, помял в лапище, перехватывая, и вдруг небрежно швырнул в угол.

– Э, давай поаккуратнее, – воскликнул Руслан, в основном чтобы упредить резкие движения Андрея, который на нервах мог и наказать дерзкого подозреваемого.

Андрей обошелся без резких движений. А Такмаза обошелся плавными – он удивительно проворно скользнул со стула в угол и обратно. Руслан и Андрей дернуться даже не успели, а Такмаза уже снова вертел пакет с сапожком, скрививши лицо совершенно неуместной улыбочкой.

Эдак он и мимо нас прошмыгнул бы, кабы захотел, с запоздалым испугом понял Руслан. И уронил бы, кстати, будь желание, а мы и не поняли бы ничего.

– Точно, – сказал Такмаза и снова дернул рукой, уже не швыряя сапожок, а лишь обозначая движение. – Я на него на скейте наехал. Чуть морду не разбил. Он на дорожке валялся прямо – и под колесо, а там темно же.

– Где темно? – уточнил Андрей.

– Ну на дорожке за парком. Ее, значит, где-то там убили, а сапожок валялся.

– Он, сука, угорает просто, – сказал Андрей через час, когда они мрачно вылавливали осколки косточек из чахохбили в кафешке близ УВД. – Штирлицем нам по ушам проехал, а мы повелись. Не надо было его отпускать.

Он швырнул вилку и завозился на месте, зло улыбаясь.

– В смысле – Штирлицем? – не понял Руслан.

– Ну ты кино не смотрел, что ли? «Семнадцать мгновений»?

Руслан мотнул головой.

– Да ладно, – сказал Андрей, замерев на миг. – Ни разу? В детстве даже?

– Я в детстве «Губка Боб – квадратные штаны» смотрел, – отрезал Руслан.

– Да ладно, – повторил Андрей, всмотрелся в Руслана и откинулся на спинку стула. – Дожили. Ладно, пренебречь. Короче, есть такое кино, про Штирлица.

– Это-то я знаю, суть давай.

– Суть такая: Мюллер прихватил Штирлица с отпечатками пальцев на чемодане с рацией, то есть он наш шпион, всё, фиг отмажешься. А Штирлиц придумал, что на улице помогал бабе какой-то из разбомбленного дома вещи перенести, и там типа чемодан с рацией и был. Ничего не напоминает?

Руслан отодвинул тарелку и занялся кофе.

– На скейте, блин, – сказал Андрей с отвращением. – В ноябре. Он бы еще «на велике» сказал.

– А ты реально не видел, как все на великах рассекают? – осведомился Руслан, тщательно размешивая сахар.

– Вот сейчас? По снегу?

Руслан отвлекся от кофе и с интересом принялся разглядывать Андрея. Тот задумался и со стуком отставил тарелку.

– Ну да, – сказал он. – И всё равно зря мы…

– Халк-то что сказал? – осторожно спросил Руслан.

– Да что он скажет? Что наше поведение, сведенное к околачиванию груш этим самым, недостойно звания советского офицера и задач, поставленных перед… Всё правильно сказал, в общем. Так что надо было этого орла…

Он придвинул к себе чашку, сделал глоток, поморщился, надорвал и высыпал пакетик с сахаром, но не размешал, а замер с пустым бумажным тюбиком в руке.

– То есть ты серьезно думаешь…

– Да нет, конечно, – сказал Андрей и уронил руки на столешницу. – Такмаза точно не подходит. Красавец, амбал, с бабами крутит, деньги есть, но небольшие, еще и стихи пишет. Умный больно. Не подходит.

– А убийцы типа тупые?

– Сам не знаешь?

– Ну ок, а серийные?

– А серийные, как правило, тупые вонючие лузеры, – сообщил Андрей устало. – Организм с отключенным человеком внутри.

Руслан, не знавший за начальником навыка философствования, смотрел с удивлением, но Андрей уже не мог остановиться:

– Примерно как, не знаю, древний трактор – он же тебя раздавит самым страшным образом, в кровавую кашу и костную муку. Человек так не может, потому что прошивка другая. Ему страшно, противно, и он тупо не может себе такое вообразить, не то что сделать. А эти могут, потому что прошивка слетела. Но интеллекта у них примерно как у трактора. Или как у бешеной собаки: кидается не глядя, сразу, на всё