Исчадие ветров - Брайан Ламли

«Армандра, держись!» — мысленно прокричал я. Она услышала меня — правда, сил, чтобы ответить, у нее уже не осталось, — вот только я тогда не подумал, что меня может услышать и ее отец. А он мало того, что услышал меня, но и разглядел в моем сознании образ оружия, которое я намеревался обратить против него.

Шагающий с Ветрами тут же повернулся ко мне. Он посмотрел на меня, а потом на Уайти, который мчался ко мне по плато. Огненные глазищи чудовища прищурились; он вскинул свободную руку и запустил ее в послушно снизившиеся к нему темно-серые тучи.

— Уайти!.. Берегись! — заорал я, но мой друг тоже видел происходившее и знал, что должно случиться. Он знал, и для того, чтобы угадать свою участь, ему не требовался сейчас дар прорицателя.

Итаква приблизился, наклонился гигантской тушей над плато и метнул свою ледяную бомбу. Я видел это своими глазами — видел ужасную, но, к счастью, мгновенную смерть Пола Уайта под десятком тонн льда, которые обрушились на него, как метеорит, — и видел последний героический поступок, который он совершил вопреки убийце. Ни на миг раньше, ни на миг позже, чем нужно, он швырнул в мою сторону копье со звездным камнем.

Пролетев по пологой дуге, оружие скользнуло по камням и остановилось почти у меня под ногами. Долю секунды я смотрел на него, словно не понимал, что это такое и зачем нужно. А потом, позабыв о страхе перед символом Древних, крепко примотанном к острию — я так сильно боялся нависшей надо мной ужасной фигуры, что для остальных страхов просто не осталось места, — подхватил его. И едва я ощутил в руке древко с нарушенным балансом, как весь страх и вся слабость покинули меня, вытесненные смертельной ненавистью и жаждой самой ужасной мести!

Я отвел руку за голову и нацелил копье в Шагающего с Ветрами, а тот, как мне показалось, вдруг утратил способность скоординированно двигаться. Когда же я метнул копье, он начал поднимать руки, чтобы закрыть ладонями лицо.

Трудно описать то, что случилось потом. Мне показалось, что копье летело, как в замедленном кино, и что руки Итаквы двигались еще медленнее, так что, когда копье вошло в дергающуюся прорезь левого глаза, я без труда разглядел, как древко исчезало в голове. А потом события вернулись к своей обычной скорости. Сдержанный ропот замерших на крыше воинов, постепенно нараставший в моих ушах, взорвался восхищенным ревом, небо, казалось, накренилось и прижалось к земле, затылок Итаквы вдруг раздался, и оттуда хлынул поток расплавленного золота, вместе с которым копье и звездный камень завершили полет по дуге и канули в пропасть за краем плато.

Оно прошло сквозь Итакву точно так же, как трассирующие пули, которыми мы стреляли в него из пулемета, которым был вооружен самолет, в момент первой встречи (сколько веков назад это случилось?), с той разницей, что этот единственный удар оказался куда эффективнее тех очередей! Пули не причинили Итакве ровно никакого вреда, а вот символ Древних богов… о, это было нечто совсем другое!

Шагающий с Ветрами покачнулся, словно человек, которому с силой ударили молотком по лбу. С секунду, пожалуй, он раскачивался на своей невидимой опоре, словно отчаянно пытался удержать равновесие. Пока он шатался и размахивал руками, из его стиснутого кулака что-то выпало. Армандра, кувыркаясь в воздухе, летела вниз, как осенний листок; по мере ее неторопливого падения исходившее от нее розовое сияние постепенно гасло, и когда на высоте футов в двадцать оно угасло совсем, Армандра камнем рухнула вниз.

Устремившись к ее неподвижному телу, я все же заметил, как Итаква вскинул руки к голове, которая, как мне показалось, начала пульсировать, Видел, как он в диком бешенстве стиснул ладонями виски — из раненого глаза и дыры в затылке продолжали извергаться золотые искры, — а потом «услышал» крик, который можно описать только как выражение совершенно нечеловеческих мучений. Этот мысленный голос вопил о невыносимой физической боли, и я, не думая, автоматически, закрыл свое сознание, чтобы не испытать того же страдания.

Когда я добежал наконец до Армандры и рухнул возле нее на колени, Шагающий с Ветрами брел воздушной дорогой, направляясь к своему святилищу, к своему алтарю-пирамиде. Но если сюда он горделиво вышагивал, по-хозяйски продвигаясь на крыльях ветра, то сейчас он конвульсивно дергался, его бросало из стороны в сторону, словно моль с подпаленным крылышком. Вполне вероятно, что он через некоторое время оправится, но уверен, что он никогда не забудет того, что случилось с ним сегодня.

Ну, Хуанита, я рассказал почти обо всем, что случилось за это время. Я вроде бы уже сообщил, что Армандра, возможно, покалечилась… У нее, кажется, серьезно травмирована спина. По крайней мере, Джимми и Трейси не пострадали. Джимми отделался несколькими ушибами и царапинами от той самой ледяной бомбы, которая похоронила несчастного Уайти, но все повреждения легкие.

Когда мы покинули крышу, Джимми и Трейси вместе ушли оплакивать друга, а я вернулся в покои Армандры. Конечно, ее там не было, ее унесли в госпиталь, где ею будут заниматься лучшие целители Плато. Я стоял на огромном балконе над белой равниной, ждал новостей и пребывал в таком состоянии — его можно бы назвать отсроченным эмоциональным шоком — пять, а то и шесть часов.

Когда на балкон, вся в слезах, выбежала Унтава, я сперва решил, что она принесла ужасную весть, но, к счастью, оказалось, что я ошибся. Она всего лишь попросила меня пойти с нею к ее мужу Кота’не. Его только что отыскали возле ворот центральной гавани, среди жалкой кучки тяжело израненных воинов, и перенесли вместе с ними в один из госпиталей Плато. Его раны, хоть и тяжелые, не были смертельными, ему нужно было отлежаться, но он отказался от снотворных, которые предлагали целители, и вообще от какого-либо лечения, пока не увидит меня. Я пошел с нею; мы быстро сбежали по лабиринтам в недра плато.

Кота’на, которому за его доблесть (и согласно его положению) отвели отдельную комнату, ожидал меня. Он пребывал в полном сознании. Когда он увидел меня, черты его благородного индейского лица перекосила мрачная усталая усмешка. Одну его руку, которая была на виду, густо покрывала корка запекшейся крови, но я сразу увидел, что смерть ему не грозит. Унтава описала его состояние совершенно верно: залечить раны, отдохнуть как следует, и он будет в полном порядке.

Я склонился над ложем Кота’ны. Унтава переводила мне его слова.

— Лорд Зиль-бер-хут-те, я умоляю тебя о прощении.

— Меня? О прощении? За что, Кота’на? Ты сражался за Плато, за свою принцессу, за свою женщину, Унтаву. Ты геройски сражался и отлично командовал медведями и их проводниками. Ты ни в чем не виноват передо мною, и мне не за что прощать тебя.

Вместо ответа он поднял руку, которую я до тех пор не видел — она была опущена с другой стороны приподнятого изголовья кровати. Пальцы мертвой хваткой сжимали пропитанные кровью черные волосы грубо отрубленной головы Нортана — это она свисала из скрюченных пальцев Кота’ны и глядела на меня широко открытыми остекленевшими глазами.