Мэр - Павел Астахов

– Т-ты! – отшатнулся он и осознал, что только это помогло ему избежать хука. Кулак оборотня просвистел у его носа буквально в сантиметре, а в следующий миг противник ринулся на мэра.

Лущенко спасло только его спортивное прошлое. Несмотря на нокдаун, он сумел отпрыгнуть в сторону, а когда нападающий все же захватил его левую руку и они всей массой впечатались в дверь камеры, ударил Знаменцева ногой – почти наугад. И оборотень охнул, осел на пол и свернулся почти в колобок.

Это волшебное превращение агрессора в сказочного беглеца от бабушки и дедушки странным образом развеселило мэра: он залился истерическим хохотом и стал отступать назад, хватая воздух руками и ртом, пока не повалился на пустую койку.

За дверью гулко забухали сапоги конвоя, и дверь лязгнула замком. Сотня окрашенных в ядовито-зеленый цвет бронированных килограммов, подвешенных на огромных петлях, повернулась и впустила в камеру выводящего конвоира и двух спецназовцев в масках с засученными рукавами и дубинками наперевес. Но картина, которую они увидели, заставила их остановиться. Разнимать было некого. Мэр заливисто хохотал, а второй, уже успевший отползти в угол, держался за живот и в прямом смысле слова загибался – вероятно, тоже от смеха.

– Але! Что за веселье! Кто кричал и стучал в дверь?!

Но вопросы прапорщика так и остались без ответа: мэр продолжал смеяться, а его сосед – корчить рожи на полу.

– Лущенко! Знаменцев! Встать! – перешел прапор на крик, и спецназовцы как по команде двинулись к заключенным.

Обитатели камеры № 38 поднялись – один с пола, другой с койки, – но сомнительного занятия, за которым были застигнуты, не прекращали. Мэр смеялся – теперь беззвучно, а сосед гнулся и кривился.

– Я спрашиваю, что за веселье?! – угрожающе придвинулся к мэру прапорщик. – Почему нарушаете порядок?

Лущенко вытер мокрые от истерических слез глаза и всхлипнул в последний раз.

– Никто ничего не нарушает. А смеяться не запрещено даже в тюрьме.

Прапорщик с сомнением глянул в сторону кое-как разогнувшегося Знаменцева.

– И над кем смеетесь?

Лущенко булькнул от смеха, но тут же взял себя в руки.

– Мы с коллегой Знаменцевым, – кивнул он в сторону сопящего сбоку соседа, – обсуждали анекдот про президента. Анекдот смешной.

Разочарованные спецназовцы опустили дубинки. Что бы тут ни случилось, их визит оказался бесполезным. И лишь прапорщик не собирался упускать случая продемонстрировать свою власть.

– И что за анекдот?

Лущенко развел руками:

– Да зашел я в камеру, знакомлюсь с соседом. Спрашиваю, где здесь принято нужду справлять. Вы же мне про парашу, господин прапорщик, ничего не рассказывали, – укоризненно покачал он головой, – ну, и вспомнил анекдотец…

Мыслительный процесс в голове старшего прапорщика отражался на его лице ясно и незамысловато. Наказывать арестантов не за что, порядок восстановлен, причину смеха ему объяснили, а выяснять, что же это за анекдот, который связывает президента с тюрьмой и парашей, – себе дороже. По крайней мере, так подсказывала генетическая память и чувство самосохранения.

Прапорщик почмокал губами, крякнул и, развернувшись на каблуках, протопал в коридор, уводя так и не проронивших ни слова спецназовцев.

Бронированный центнер вернулся в исходное положение, красноречиво рявкнув на прощание засовами и замками.

– Ну, а теперь и поговорим, дорогой боец невидимого фронта, – повернулся к сокамернику Лущенко и на всякий случай принял боевую стоечку.

Когда Алена приехала домой, обыск был уже завершен, и расстроенная и даже, кажется, зареванная Татьяна пыталась сообразить, что и где стояло до этого нашествия вандалов и варваров.

– Оставь, – махнула рукой Алена, – иди домой.

Домработница шмыгнула носом и двинулась к дверям.

«Ну, и что они здесь пытались найти?» Ответа не было, и Алена прошла в кабинет Игоря и потянулась к телефону.

«Позвонить Чиркову?» Однако в это время Слава или уже отдыхал, или не отвечал на сторонние звонки.

«Анжеле?» Любимая девушка Славы могла что-нибудь подсказать, но – Алена глянула на часы – время уже было не детское. А впереди предстояли два выходных: звони, не звони – толку не будет.

«Прав был Свирин. Не стоило нам в пятницу приезжать…» В понедельник Алена могла многое, но вот в пятницу вечером… все значимые люди в этот день отключали свои телефоны и принимались полноценно отдыхать. Те, кто запланировал задержание на пятницу, понимали, что делают. Чудо, что Павлов под руку подвернулся.

«А ведь Чирков знает. Не может не знать…» Алена осела в кресло Игоря и закрыла лицо руками. Будь она просто Аленой Сабуровой, она бы подняла мятеж – им бы небо с овчинку показалось. Но она была в положении олигарха: стоит взбунтоваться, и на ее предприятия тут же выбросят прокурорский десант.

Первым делом Павлов обзвонил всех, кто мог хоть что-то сказать по существу, и с удивлением обнаружил, что ни Алена из фавора не вышла, ни Лущенко, кроме дурацкой, почти межконтинентальной «битвы с педерастами», ни в чем не повинен. Ну, разве что за исключением стремительно исправленной ошибки со «Своими». А затем «детское» время кончилось, и звонить стало нельзя.

А впереди – выходные…

Артем снова перечитал копию обвинения, быстро перебрал возможные варианты развития и… ничего нового предположить не смог. В отсутствие реальных преступлений, коих у Лущенко, скорее всего, нет, следовало ждать запоздалых обысков на разных второстепенных объектах, как то: дача и гараж. Ну, и, конечно же, появления назначенных обвинением «потерпевших».

Он секунду поколебался и набрал номер Сабуровой:

– Простите за поздний звонок…

– Я не сплю, – тихо ответила Алена Игоревна.

– У вас есть еще, что обыскивать? Коттеджи, дачи, гаражи, квартиры?

– Дача в пригороде.

Павлов на мгновение задумался.

– Может быть, стоит навести там с утра порядок? До визита, так сказать…

– Бросьте, Артем, – почти равнодушно отозвалась Алена, – там, кроме старого тряпья, найти нечего. Хотя разве что для уверенности. Как вам шесть утра – не рано?

– Нормально. Я в такое время и встаю.

– Вот и договорились.

Остаток дня у судьи Колтунова ушел на обдумывание того, как и где раздобыть денег на предстоящую покупку. Если продать старенький «фолькс» и достать из чулка сбережения, набиралось что-то около семи с половиной тысяч долларов. Но вот сколько стоит «конфискованное авто», Дмитрий Владимирович даже не представлял, а потому ночь прошла в еще больших мучениях. Едва на Колтунова наваливался сон, как внедорожники всех мастей и цветов устраивали адскую гонку в воспаленном воображении судьи. Они рычали и сигналили, завывали сиренами и грохотали. Он же вскакивал на постели, пугая мирно сопящую под боком жену и раскидывая вокруг подушки и одеяло. Наконец, около пяти утра он встал, умылся и сел на кухоньке своей панельной двушки с проходными комнатами пить кофе.