Танцы с медведями - Майкл Суэнвик

— Психопат! — выругался Аркадий в муке озарения. Когда он все понял, ему захотелось бежать, куда глаза глядят. — Ты не святой человек, как я думал! Ты — агент самого Дьявола, и твое снадобье ведет не в Рай, но на скользкие склоны Ада. Но я остановлю тебя! Клянусь! Попомни мои слова.

— Неужто? — Глаза Кощея сияли ласковой любовью, хотя тон его и сделался жестким и насмешливым. — Полагаешь, я бы поведал юному придурку вроде тебя столь ценные сведения вовремя? Я рассказал тебе историю об Эсхатоне лишь потому, что сейчас поздно сопротивляться.

— Слишком, слишком поздно, — подхватил Чернобог.

Сварожич откинулся в своем кресле и сучил ногами в беззвучном смехе.

С воплем отчаяния Аркадий выскочил из комнаты, прочь от Кощея, от своего прошлого, от всего, чем он когда-либо был или стремился стать.

Он пронесся по гостиничным коридорам и выскочил на пляшущие улицы. Как слепой мчался он мимо темных зданий, вздымающихся и опадающих с каждым его шагом. Что делать? Он предал свой новый город и правительство — а вдобавок из-за него погибнет человечество! Он — Иуда, злодей, отринувший всякую возможность искупления!

Выход был только один.

Он должен предупредить князя Московии.

Кирилл проснулся полный оптимизма и нахмурился. Он никогда в жизни не испытывал оптимизма и поэтому, естественно, не доверял подобному ощущению. Сбросив джутовый мешок, служивший ему одеялом, он выбрался из-за сундука с шелком, который десять лет назад был засунут в сокровищницу одним контрабандистом. Здесь, в Нижнем Городе, шелк и сгнивал помаленьку, поскольку владелец сундука однажды встретился со своей роковой судьбой.

Странно, но ощущение благополучия усиливалось с каждой минутой. Внезапно Кирилл захотел петь.

Мальчишка в тревоге вскочил на ноги.

— Что-то стряслось, — пробормотал он и дважды треснул себя по физиономии.

Теплая, как солнечный свет, улыбка расцвела на его лице, сопровождаемая ошеломляющим ощущением, что мир пребывает в абсолютной гармонии. Это вселяло ужас.

— В воздухе носится какая-то стремная дрянь, — проворчал Кирилл со смесью страха и удивления. — Чтоб меня черти жрали, если я вру.

Он спал прямо в новом костюме — зеленый бархат с желтым кантом, — который купил на часть доходов от первой игры на доверии, поэтому ему оставалось только завязать шнурки и бежать.

Он схватил ботинки и, не трудясь надеть их, помчался вперед.

На бегу Кирилл чувствовал себя все счастливее и счастливее, пока против собственной воли не перешел на рысь, потом на шаг и, наконец, на прогулочный темп.

— Определенно, что-то есть в воздухе, — хихикнул он. — Ну и смешная же штука.

Мимо безжизненно тащился Бледнолицый. Но у этого типа была птичья голова! Кирилл громко рассмеялся. Повинуясь порыву, он последовал за печальной пародией на человека, перегнал его и преградил ему путь. Бедняга замер и смотрел на Кирилла, а тот корчился от смеха, а затем отступил в сторону и поклонился. Когда Бледнолицый попытался пройти мимо, мальчишка подставил ему подножку.

Тот полетел на землю самым потешным образом.

Встав на колени, Кирилл весело отвязал кожаную маску и стянул ее с несчастного. Клюв оказался наполнен травами и имел две затянутые марлей прорези для ноздрей. Хохоча, как безумный, Кирилл привязал ее к себе.

Закрепив маску, Кирилл отпрыгнул, чтобы посмотреть, как отреагирует его бледная жертва. Существо медленно поднялось. Странное озадаченное выражение появилось в глазах бедолаги. Мышцы его лица расслабились, и губы изогнулись в слабой улыбке. Бледнолицый неспешно прислонился к мраморной стене. Глаза его скосились к переносице. Через некоторое время у него отвисла челюсть и потекли слюни.

«Вот так штука», — удивился Кирилл и фыркнул. Но еще забавнее было то, что настроение у Кирилла медленно, но верно падало. Ради эксперимента он врезал по стене кулаком.

Воздух наполнился многоэтажным матом. Больно было до слез.

Он не смел снять маску, чтобы пососать ободранные костяшки. Но он почувствовал себя гораздо лучше от способности почувствовать себя немного хуже.

Теперь, когда к нему вернулась способность мыслить ясно, Кирилл не сомневался, что вдыхал споры грибницы, о которой заботились Бледнолицые. Не надо быть крутым генетиком, чтобы выращивать веселую пыль… хотя раздавать ее бесплатно — просто отличная задумка. А если грибы только начали рассеивать наркотическую дрянь, значит, Нижний Город как минимум на сутки превратится в дурдом. Ну, в таком случае Бледнолицые будут вольны делать все, что угодно.

Однако надо побыстрей вылезти на поверхность: на улице споры безвредно рассеются ветром, и Кирилл придет в себя.

Но есть одна загвоздка…

Никто ведь не раздаривает людям дурь по доброте душевной. Веселая пыль стоила дорого. Тот, кто закачивает ее в атмосферу, захочет вернуть вложения. Что для безденежных племен, обитавших под московскими улицами, означало рабство, смерть или даже нечто худшее. Ладно, черт с ними. Кирилл никому ничего не должен. Особенно своим так называемым друзьям. Они нанесли ему удар в спину и писались от смеха, когда козлы уволакивали его, орущего, в тюрьму, только для того, чтоб наложить свои грязные лапы на несколько жалких рублей, которые он же для них и заработал. Гады!

Был, однако, человек, который играл с ним честно. Он, в принципе, мог ограбить его, но не ограбил. А еще он научил Кирилла полезным навыкам и дал ему пару советов насчет того, как выбраться из нищеты и убожества. И, каким бы лукавым и ненадежным он ни был, именно Даргер указал Кириллу на черту, до которой ему можно доверять и за которой все ставки отменяются.

А сейчас он, несомненно, сидит как пень в библиотеке Ивана Грозного, уткнувшись носом в книгу, позабыв о мире вокруг и всех его дикостях и опасностях.

Хотя ему Кирилл тоже ничего не должен. Он заявил это Даргеру в лицо. В его проклятую рожу!

И все же…

Чувствуя себя полным идиотом, Кирилл развернулся прочь от ведущей на поверхность длинной лестницы и бросился обратно — к потерянной библиотеке.

Оранжевый свет настольной лампы освещал хрюкающего и дебильно хихикающего Даргера. У него на коленях лежал развернутый свиток, а голова тряслась от веселья по поводу написанного на пергаменте. Порой он останавливался, чтобы утереть выступившие от смеха слезы.

— Ты обязан это прочесть, — простонал он, когда Кирилл вполз в библиотеку. — Я имею в виду то, что Аристотель говорит о комедии. Обычно человек не объединяет философское величие с похабными остротами, но…

— Я не читаю по-гречески, — буркнул Кирилл. — Черт, я и по-русски-то едва читаю.

Он выхватил свиток из рук Даргера и грубо бросил на стол, накрыв им лампу и изрядно приглушив освещение.