Пионерский гамбит-2 - Саша Фишер

расселись по своим кроватям и старательно не смотрят в нашу сторону.

Прикол, значит, решили устроить. Такой себе прикол, кстати. Теперь у нас полная палата пауков, с моей кровати длиннолапые твари уже разбежались во все темные углы.

— А это что еще? — спросил Марчуков, поднимая сброшенный моим покрывалом листок бумаги.

Глава 20, в которой меня шантажируют, но я отношусь к этому легкомысленно

На бумажке в клеточку, явно вырванной из блокнота на кольцах, крупными печатными буквами было написано:

НАДО ПОГОВОРИТЬ. Б.С

Все остальные соседи по палате снова сделали постные лица, отвернулись, уткнулись носами в книжки или начали сосредоточенно сворачивать покрывала. Ну, понятно. Были в курсе. Скорее всего, кто-то из них банку с пауками мне под покрывало и вытряхнул. Не сам же Бодя незаметно пробирался в чужую палату. Нас тут, конечно, не было, но как-то не в его духе предпринимать самостоятельные действия, когда можно нанять какого-нибудь Андрюху или Алешу, заплатив несколько металлических кругляшиков.

— Ты куда? — громким шепотом спросил Марчуков, когда я шагнул к двери.

— Ну он же сказал, что хочет поговорить, — я пожал плечами. — Не вижу повода тянуть с этим. Зря что ли он пауков мне в постель подкладывал…

Я вышел из палаты и выглянул на веранду. Ну, мало ли, вдруг расчетливый парень Бодя прикинул все точно по времени и ждет меня на диване. Но там никого не было. Даж странно, обычно в тихий час на веранде кто-нибудь да был. Девчонки рукоделием занимались или парни что-то негромко обсуждали. Как самых старших, нас не загоняли в тихий час строго по своим кроватям. От нас требовалось только находиться в корпусе и делать это нешумно. Но валяться в кровати рекомендовалось все-таки не поверх покрывала. Хотя это правило мы тоже не всегда соблюдали. Обычно Елене Евгеньевне было все равно, но иногда, в плохом настроении, например, она могла докопаться и заставить собирать бумажки или, там, еще какую-нибудь пользу лагерю или отряду причинять.

Я заглянул в первую палату. Как-то получилось, что в эту смену я сюда ни разу не заходил.

Хм, надо же! Парни изрядно украсили унылый интерьер лагерной палаты. В отличие от нас, которые даже не задумались об этом. Над каждой кроватью висело по одному или несколько портретов, закрепленных кусочками изоленты. Цветные и черно-белые фотографии были вырезками из газеты или открытками. Лица были мне по большей части не знакомы. Некоторые, судя по форме, были спортсменами. А те, что без формы, кажется, актеры. Я опознал Янковского и Караченцева. Женских портретов, как ни странно, на стенах не было.

Над кроватью Боди глянцевых портретов висел добрый десяток. Похоже, эту моду именно он в первой палате и ввел. Сам хозяин сидел на покрывале. Перед ним суетился мелкий Серый и расшнуровывал его кроссовки.

— Борис, ты хотел поговорить, — сказал я.

— Кто это еще там? — недовольно-уставшим тоном спросил Бодя, поворачивая голову. Заглянуть за плечо у него не получалось, мешали лишние подбородки и необъятная шея. Серый вскочил и что-то шепнул. Бодя зашевелился. Кровать под ним жалобно заскрипела, спинки сделали движение друг к другу, будто сейчас конструкция сложится книжкой. Но кровать советской сборки выдержала, и Бодя поднялся на ноги. — А, это ты. Пойдем.

Он тяжело заковылял в сторону выхода. А я еще раз бросил взгляд на стены, украшенные портретами. И заметил то, что с самого начала не бросилось мне в глаза. К каждому портрету был приклеен маленький кусочек бумажки с цифрой. Похоже, этот декор имеет какое-то значение, а не просто кумиров налепили…

— Ну чего ты встал? — недружелюбно сказал Бодя и подтолкнул меня. Несильно. Просто из-за разницы в весе я чуть было не бухнулся на пол. Хорошо, что удалось удержать равновесие, а то как раз полетел бы под ноги Елены Евгеньевны. Она скользнула ко мне равнодушным взглядом, потом посмотрела на Сохатого.

— Борис, вы же не собираетесь бродить по территории в тихий час? — строго сказала она.

— Нет-нет, Елена Евгеньевна, мы правила соблюдаем, — запротестовал Бодя. — Посидим на вернаде, нам надо кое-что обсудить.

— Хорошо, — сказала она, снова глянула на меня, поджала губы, отвернулась и шагнула на крыльцо. Что-то она не в духе. Неужели эта выволочка с газетой на нее так подействовала? Или она опять потеряла нашего воспитателя, который опять куда-то запропал. С похмелья болеет и спрятался от своих обязанностей в каморке у физрука?

— Ты чего мой подадок не носишь? — спросил Бодя, умещая свой внушительный зад на диване.

— Чего? — не понял я.

— Я тебе подадил сувенид из Финляндии, светящийся, — напомнил он. — Но ни разу не видел, чтобы ты его пдистегнул на одежду. Тебе западло, да?

— Ты об этом хотел что ли поговорить? — хмыкнул я.

— И об этом тоже, — сказал Бодя и сцепил пальцы на животе. — Так почему не носишь?

— Забыл, — я пожал плечами. — Если для тебя это важно, то могу пойти надеть.

— Это для тебя должно быть важно, а не для меня, — Бодя поерзал, его круглое брюхо затряслось. — Я думал, мы с тобой ддузья, а ты кадикатуры на меня дисуешь. Как-то некдасиво это, не по-товадищески.

— Что-то не припомню, чтобы мы с тобой как-то особенно дружили, — я почесал в затылке. Кажется, начало проясняться, в чем тут дело. — Могу вернуть тебе светяшку, если ты считаешь, что меня на нее купил.

— Подадки — не отдадки, — сказал он. — Только ты… вот что… если вдруг с тобой начнут всякие непдиятности пдоисходить, не удивляйся.

— Вроде пауков в кровати? — хохотнул я.

— Всякое может случиться, знаешь ли… — философски заметил Бодя и посмотрел на потолок. — У кого-то пауки в кдовати, а кому-то и кидпичи на голову падают…

— Ты мне угрожаешь что ли? — я удивленно посмотрел на Бодю.