Сумерки мира - Генри Лайон Олди

Солли бросился к ним, вскидывая вверх жезл, вырезанный утром из Заветного дерева, и выкрикивая тайные слова, но железные объятия ухмыляющегося Фарсаула стиснули ему ребра, голос прервался, и Солли затрепыхался, словно пойманная рыба, хватая ртом воздух. Две двери открылись одновременно. И в приемном покое объявился величавый патриарх Мауриций и запыхавшийся брат Манкума. Послушник заканчивал фразу, явно начатую еще на крыльце:

– Даймон… Господин Даймон передает, что сегодня…

Манкума резко замолчал, глядя на происходящее, потом то ли вскрикнул, то ли всхлипнул, и кинулся к Крохе, молотя худыми кулачками по его необъятным плечам и тщетно пытаясь оторвать толстые пальцы Йонга от согнувшегося в три погибели Сигурда.

Один из западников коротко взмахнул полированной дубинкой и опустил ее на затылок Манкумы. Тот дернулся, захрипел и осел на пол, запрокидывая отяжелевшую голову.

Мауриций улыбнулся и аккуратно прикрыл за собой двери в патриарший покой.

– А я-то вас на смену прочил…

Голос Мауриция был, как обычно, сух и ровен.

– Мне ведь известно, кто вы… Испытание Испытанием, только после я с Верхними разговаривал… с НАСТОЯЩИМИ Верхними… Но думал – Книгу дочитаете и дадите старикам спокойно на отдых уйти. Заждалась нас Дверь, истомилась… Неровен час, помрем от старости, тогда поздно будет… Тебя, господин Сигурд, на свое место мыслил посадить, а господина Солли Озерный Нормант звать собирался… Патриарх Сигурд и патриарх Солли…

– А я?!

Никто не заметил вошедшего Марцелла. А тот стоял привалившись к стене и со странным любопытством оглядывал приемный покой.

– А ты сам выбирать волен… Не чета иным…

Голос Мауриция не изменился ни на йоту.

Марцелл подошел к телу брата Манкумы и присел на корточки.

– Понял, парень? – тихо, но отчетливо произнес бес, гладя разбитый затылок тщедушного послушника. – Вот так-то… Патриарх Сигурд и патриарх Солли… А ты, дурашка, спасать нас полез! Вот и остывай теперь, за дурость свою человеческую!… А мы в патриархи пойдем, чего уж там… с нас станется. Уходящие за Ответом, Видевшие рассвет, Вставшие перед Бездной – Патриархи общин Крайнего глотка… Неплохо звучит… для начала…

Словно закатный луч облил багрянцем лица Сигурда и Солли. Стыд, обычный человеческий стыд, ожег их своей свистящей плетью, кровь – живая, кипящая, бунтующая кровь! – бросилась в лицо, смывая бледный призрачный налет; и в приемных покоях патриарха Мауриция на мгновение стало тесно.

Выл Кроха Йонг, тщетно пытаясь удержать в руках неукротимый смерч, визжал белый как мел Фарсаул, в чьих объятьях возник разъяренный волк с оскаленной пастью, гулко шлепались в стены братья-услужающие из Западного скита; а Марцелл склонился над телом брата Манкумы, и глаза его блестели – влажные, раскосые, живые глаза…

…Когда все закончилось, Марцелл оглядел стонущих общинников, властно отстранил напрягшегося Мауриция и прошел в патриарший покой. Вскоре оттуда послышался треск ломаемой мебели, шуршание бумаг, и некоторое время спустя Марцелл вышел с пожелтевшим свитком и потряс им перед собравшимися.

– Все-таки я был прав, – медленно протянул Марцелл. – Вернее, не один я…

Срез чужой памяти

Тайна опального патриарха

…Аз недостойный, пишу строки эти не из корысти и не в поощрение мудрости, но в великом помрачении и смятении души, ибо рушится дело жизни моей, и отчаяние овладевает дрогнувшим сердцем…

Если я не прав, то радостно приму кару за помыслы еретические, но если верны догадки мои – горе тебе, мир содрогающийся, и грядут сумерки без рассвета!…

Многое помню я, патриарх Скита Филумен Бротолойгос, ведущий род свой от Порченого жреца Согда, славного Ктерия Бротолойгоса, часто говорившего «нет», когда другие говорили «да» или молчали… Не промолчу и я, далекий правнук его, не промолчу – и пускай кричит память под ножом строгого лекаря-рассудка…

Безусым отроком покинул я ветшающие стены древнего Согда вслед за иными, ушедшими за Чистыми Пустотниками искать выход из мира, ставшего мачехой для первенцев своих. После долгих лет странствий руки мои клали первые бревна срубов Скита – тогда еще Скита Откровения. Отмечен я был господином Айрисом, избран из сверстников и ко многим тайнам приобщен, пока Чистые бились мыслью в стены между мирами, пытаясь выйти за пределы, найти землю иную, чистую, безгрешную…

Небо им судья! Видно, не суждена нам лучшая участь, если звали Простор, а откликнулась Бездна. Давно рвалась она наружу, только не вырваться без чужой помощи тому, что не имеет существования, что есть Небытие, – но стремящиеся за предел удесятерили усилия, и так открылась дверь между Бытием и Небытием.

В тот день – злосчастный! – трое оказались на Пороге и лишь двое вернулись обратно: Чистый Айрис и лар Тидид. Начало было положено. Бездна бросила зерно, упавшее на благодатную почву.

Что есть зло? Нет ответа на сей вопрос, и вечно герои будут убивать чудовищ, и каждый будет считать героем себя, а всех остальных – чудовищами. Плохо ли, если мудрый и сильный, открыв Дверь, приобретает Вечность и многое другое, чего не имел он до того? Плохо ли, если слабый получает поцелуй Верхнего и становится подобен мудрому в том, что обретает? Есть ли зло в даре и чем за него плачено?…

Не знаю… Некогда зрелый муж Филумен Бротолойгос, увидев сделанное, сказал, что это – хорошо. Я не осуждаю его, не осуждаю себя – того, прежнего; но за истекшую половину века червь сомнений изглодал мою душу, и не могу боле терпеть. Скажу, выплесну боль мою, и будь что будет! – если будет хоть что-то… Слушайте меня, умеющие слушать, и не говорите, что не слышали!…

Варки не способны созидать! Я в давние времена читал свитки со стихами поэтов Калорры, видел деревянные статуэтки работы лесных мастеров-Изменчивых, любовался чеканкой пряжек и гравировкой клинков Девятикратных – и это было прекрасно! Целебные мази Перевертышей, воинские танцы саларов, тонкая улыбка парадоксов Фрасимеда Мелхского – и это тоже было прекрасно! Разные, непохожие, чаще ненавидящие, чем любящие, – все мы были люди, потому что – творцы!

Но за пятьдесят лет существования Двери – а она не единственная, я знаю это! – ничего не было сотворено прошедшими через Дверь или получившими долгожданный Поцелуй! Словно Некто сглазил людей, ставших неуязвимыми, вечными, изменчивыми – и пустыми!

И отныне я, человек Филумен Бротолойгос, слагаю с себя бремя патриаршества в Ските Крайнего глотка, бывшем Ските Откровения. Я впервые называю то, что лежит за Дверью, Бездной Голодных глаз! Ибо иного слова нет у меня и не будет для Небытия, рвущегося в мир с темной завистью…

Бедные Господа, вы мертвы! Потому что мертв убивший в себе Творца, а убивший добровольно – мертв десятикратно! Человек зачинается в поту и стонах, ваш Поцелуй не чище – но вы не можете творить даже детей и приобщаете лишь тех, кто сотворен не вами и до кого вы просто сумели дотянуться…