Эффект чужого лица - Наталья Солнцева

– Она говорила мужу о своих опасениях?

– В том-то и дело. Конечно! Только Никодим Петрович ее слушать не стал. Дети ему дороже оказались, а они, прости господи, сущие дьявольские отродья! Как мучили бедную Глашу, как издевались над ней… Особенно Нелли, да и Леон от сестры не отставал. Злые они, подлые. Такие штуки порой откалывали, что мне приходилось валерьянкой подругу отпаивать, утешать.

Трагическая кончина Нелли не позволяла говорить о той неуважительно, и Синельникова опомнилась, извинилась за резкость.

– Глафира тем не менее задалась целью заменить детишкам родную мать… – продолжала она. – И пристала к Ракитину: какой, мол, была Лидия? Как жила, чем увлекалась, какие вещи носила, что за книжки читала? А тот отвечал неохотно, цедил по капельке, и то с большим одолжением. Глаша ему и тут нашла оправдание: человеку больно вспоминать свою потерю, былое счастье. Вот она и взялась наводить справки потихоньку от благоверного и детишек, разузнавать по крохам, каким человеком была Лидия на самом деле, как воспитывала сына и дочь, чему учила, как умерла… Получается, что Лидия на каком-то корабле заболела и… В общем, то ли медицинскую помощь ей своевременно не оказали, то ли болезнь зашла слишком далеко… Короче, из рейса привезли профессору гроб с телом жены.

– А как корабль назывался, ваша подруга не упоминала?

– Может, и говорила, но я не скажу – забыла. Зачем мне лишними подробностями голову забивать? У меня своих хлопот было невпроворот. Помню… Лидия тоже языки знала, какие-то совсем древние, и на то судно ее послали в качестве переводчика и этого, как его…

– Консультанта? – подсказала Астра.

– Во-во, кажется, да.

– Скажите, а вещи у Ракитиных не пропадали? – подал голос Матвей.

– В каком смысле?

– Ну, не жаловалась ваша подруга на детей, что они растеряхи? Не успеешь чего-нибудь купить, – варежки там, учебники, тетрадки, – как Неля с Леоном их в школе забыли или на улице обронили? Надо новое приобретать. А муж один работает, с деньгами туговато.

Синельникова молча уставилась на него выпученными глазами, словно кусок торта, который она не успела прожевать, застрял у нее в горле. Ее мозг заработал в усиленном режиме, почти осязаемо перетряхивая запас файлов на тему «пропажа вещей».

– Д-да… что-то такое Глаша говорила… вскользь…

Астра напряглась.

– Это важно, Клавдия Прокофьевна. Вы не представляете, насколько!

– Я плохо помню… – посетовала та. – Меня тогда удивило, что подруга жалуется на своих домочадцев – это было на нее совершенно не похоже.

– Кого она имела в виду, сестру или брата? – не вытерпел Матвей.

– Никого из них… Дети обычно теряют варежки и учебники, ключи от квартиры… Мой сын тоже терял. Два раза замок меняли… На это смешно жаловаться. Глаша бы не стала. Ее задело… что вещи пропадают у нее!

Эмма и Леонтий легли спать в разных комнатах. Вечером они долго и занудно выясняли отношения.

– Говори тише, – одергивал жену ресторатор. – Соседи услышат!

– Плевать мне на соседей! – огрызалась та. – Пусть слышат! Хватит строить из себя паиньку.

– У вас, в Козьем Болоте, может, и не имеет значения репутация. Зато мы, Ракитины…

Эмма страдальчески морщилась и хваталась за виски.

– Ах ты, боже мой, какие мы аристократы! У тебя сестру убили, а ты печешься о собственной репутации!

– Замолчи!

Он, по настоянию Эммы, перестал общаться с мачехой – пока, во избежание скандала, решил оставить Раису в покое. Самое досадное, что к ней вдруг переселилась Саша, домработница. Раечке, видите ли, боязно одной ночевать! Теперь без веской причины в отцовскую квартиру не сунешься, мигом заложат.

– Разве ты ее не боишься? – ехидничала жена. – Она ведь убийца, она убила Нелли.

– Это еще надо доказать. На шкатулке, которую нашли на полу, рядом с телом сестры, есть один отпечаток пальца Раисы. Но она твердит, что пользовалась шкатулкой, брала из нее швейные принадлежности: иголки и нитки. Естественно, там остались ее пальчики.

– Нелли наверняка протерла шкатулку…

– Видимо, недостаточно тщательно. Других отпечатков Раисы в квартире не обнаружено.

– Она же не дура! Надела перчатки, перед тем как…

– А шкатулку, по-твоему, трогала без перчаток?

– Прекрати заступаться за нее!

– Я ни за кого не заступаюсь, я рассуждаю логически. Следователь будет рассуждать так же. Для него важны улики, а не эмоции.

– Она тебе покажет логику! – выходила из себя Эмма. – Прикончила Нелли, теперь за тебя возьмется. Не сразу, конечно. Выждет… Глядишь, и останется единственной наследницей! Никодим Петрович твоей смерти не перенесет.

– Что ты меня заживо хоронишь?

– Откуда тебе стало известно про ее отпечатки на шкатулке? Сама поделилась?

– Мы случайно встретились… в больнице. Она сказала отцу, а он – мне. Его это беспокоит.

– Все ясно! – взвизгнула Эмма, хотя ей ровным счетом ничего ясно не было. – Ты готов оправдывать убийцу, лишь бы Раиса не пострадала. К кому же ты тогда будешь лазить под юбку? А может… – Она задохнулась от посетившей ее мысли. – Может, ты себя выгораживаешь?

– По-твоему, я во всем виноват? Скажешь, я и Нелли убил?

– Не исключено! – выпалила Эмма, глядя на него горящими от ревности глазами. – Вы оба с милейшей мачехой сговорились извести нас, чтобы остаться вдвоем и наслаждаться жизнью. Ты ведь и госпожу Ельцову нанял с единственной целью – отмазаться?

В другой раз сочетание слов «госпожа» и «отмазаться» рассмешило бы Леонтия, и он не преминул бы сделать жене замечание. Но сейчас его взбудораженный ум работал в ином направлении.

– Ельцову, да будет тебе известно, наняла сама Нелли, когда была жива! Она предчувствовала свою смерть. Я обязан исполнить волю покойной сестры. Пусть преступник понесет заслуженное наказание, кем бы он ни был!

В его словах звучал наигранный и неуместный пафос. Будто Леонтий произносил речь перед публикой. Эта его манера жутко бесила супругу.

– Вот как… – опешила Эмма. – Нелли, значит… Выходит, она кого-то подозревала. Кого же?

– Не знаю, – дернул уголком рта Леонтий. – Думаю, Раису. Я не пожалею денег, чтобы вывести убийцу на чистую воду. Так что ты поторопилась сделать выводы. Тебе, кстати, тоже выгодна смерть Нелли.

Он пожалел о вылетевшей фразе, но взять ее назад было уже нельзя.

Эмма истерически расхохоталась. Ракитины в своем репертуаре. Они даже трагедию умудряются превратить в фарс.