Ловец мелкого жемчуга - Анна Берсенева

– Д-да… – пробормотала она; зубы ее стучали. – Н-нет, не за д-дозой… За травкой, только за т-травкой, но он, может, и не вернется, денег м-мало, на двоих не хватит, он, может, т-только себе…

Она словно оправдывалась перед ним или себе самой доказывала, что и не хочет, чтобы ее посыльный вернулся. Ясно было, что порция травки, за которой он пошел, была для нее в этот день не первая.

– Вернется – с лестницы спущу, – сказал Георгий. – Уж ты не обижайся. Да успокойся, прошу же тебя. Может, поспишь?

– Я усну, сейчас усну, – с торопливой покорностью проговорила Нина и вдруг вскинулась, села и вскрикнула, вглядываясь ему в глаза: – Не-ет! Нет, не усну! Я усну, а ты опять уйдешь?!

Она сказала это «опять» так, словно они расстались вчера и словно до этого расставания были вместе долго-долго – так, что его уход можно было считать предательством. Георгий поморщился. Но как было сейчас на нее сердиться, и что можно было ей сейчас объяснить, и зачем?

– Я тебя искал, – сказал он. Нина снова легла, прижалась к его плечу и затихла. – Приходил потом в ту квартиру, а там уже не было никого. Я же думал, ты в том доме живешь, спрашивал, но никто не знал. Правда приходил, Нина, ты не думай. Ну, успокойся, успокойся, а?

Он гладил ее по спутанным волосам, чувствуя, что она действительно успокаивается под его рукой, начинает ровнее дышать.

Георгий не обманывал, говоря, что искал ее. Он искал ее не потому, что хотел продлить то, что так быстро произошло между ними. Он и не думал, что такое вообще можно продлить – не продлишь же молнию или росчерк падающей звезды. Да и трудно было не понять, что представляет собою Нина, и трудно было хотеть, чтобы такая девушка была рядом постоянно. Но он все-таки искал ее. Что-то живое, прекрасное, хотя и очевидно мимолетное, возникло между ними, когда он целовал ее исколотую диванными пружинами спину, и он не собирался делать вид, будто это ничего для него не значит.

Он долго звонил тогда в Лолкину дверь, а потом колотил в нее ногой, пока соседка из квартиры напротив не объяснила ему, что «эту сучку Лолку» наконец выгнала милиция, и она уехала в свой Чучмекистан, и весь подъезд вздохнет теперь спокойно. Кто такая Нина, соседка не знала, потому что «их, блядей, тут толпа перебывала, всех не упомнишь».

– Я тебя тоже искала, я спрашивала, всех спрашивала, я… – сказала Нина. – Никто даже не знал, откуда ты взялся – рыжий и рыжий…

Тому, что она его не нашла, Георгий не удивился: трудно было представить, чтобы Нина была способна на сколько-нибудь длительное рациональное усилие. Он думал сейчас о другом – о том, что пришел сюда по делу и что надо уговорить ее куда-то поехать, что-то подписать. И ему почему-то становилось стыдно от всего этого, и некстати вспоминались Федькины слова про «все доступные средства»…

– Нина, – вздохнув, сказал он наконец, – давай-ка мы выйдем с тобой, прогуляемся, пока погода хорошая, а? Ты одевайся, а я тут на минутку… Да в туалет, в туалет! – добавил он, заметив, что она испуганно дернулась. – Никуда я не денусь, в прихожей тебя буду ждать.

«И документы пока возьму», – подумал он.

– Все зробил? – деловито спросил Федька, когда Георгий позвонил ему на сотовый, заглянув для этого в кафе на Цветном бульваре и упросив хорошенькую официантку пустить его к какому-нибудь телефону. Украинские словечки всегда проскальзывали в Федькиной речи, когда он старался выглядеть деловым и бывалым; наверное, он употреблял их специально. – Молодец, Жорик. А бабки они тебе отдали? Долю малую?

– Я сказал, что ты завтра зайдешь и получишь, – ответил Георгий.

– Ну, Жорик, это ты зря! – По голосу было понятно, что Федька поморщился. – Ты получишь, я – какая разница? Не такие там бабки, чтоб нам с тобой считаться. И вообще, не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня. Дамочки эти – мало ли…

Он не стал объяснять Казенаву, что просто не мог идти в эту квартиру еще раз, что еле уговорил Нину вернуться домой после того, как все дела были сделаны. И что она готова была подписать «любую херню», но только если он пообещает, что никуда никогда больше не уйдет, ну, хорошо, пусть до завтра, но если он завтра утром не придет, в девять, нет, в восемь утра она будет ждать его вот тут, на углу, да она вообще не будет сегодня ложиться, прямо сейчас начнет его ждать, а если он не придет, она выбросится из окна, на хрена ей такая жизнь, да пропади все пропадом, если он не придет…

Всего этого Федьке было, конечно, не рассказать, да Георгию и не хотелось никому об этом рассказывать.

Он взглянул на уличные часы, висевшие на углу Садовой-Кудринской; во ВГИКе была большая перемена, Федькин голос в телефонной трубке еле слышался сквозь шум.

– Ты где сегодня ночуешь? – спросил Казенав.

– Да не знаю… – пробормотал Георгий. – Вроде там же, у Ирининой подружки. Ну, помнишь, речниковская Ирина.

На самом деле Иринина подружка, в мастерской у которой он перебивался последнюю неделю, сегодня должна была вернуться из Германии, где у нее выставлялись картины, и хотя она, наверное, не выгнала бы его на улицу, тем более в первый же день, все-таки оставаться было неудобно: кажется, у нее имелся бойфренд, и неизвестно, как он отреагировал бы на такого сомнительного постояльца.

– Вот что, Рыжий, – распорядился Федька, – я сейчас в Чертаново еду, есть тут дельце одно. Записывай адрес и ближе к вечеру тоже подваливай. Разговор будет.

Записывать адрес Георгий не стал. Он и раньше не жаловался на память, а уж теперь запоминал адреса не хуже электронной записной книжки: слишком много их пришлось запоминать в последнее время.

Обещанный разговор его ошеломил.

По своему обыкновению, Федька не стал ходить вокруг да около, а сразу приступил к делу.

– Короче, Жорик, – сказал он, вытаскивая из сумки бутылку водки и какую-то еду, завернутую в серую магазинную бумагу, – надо тебе хату покупать.

– Какую хату? – не понял Георгий.

Он подумал, что Казенав имеет в виду очередную квартирную эпопею, в которой требуется его участие.

– Да хоть вот эту, – усмехнулся Федька и сделал широкий жест рукой. – Подходит?

Они сидели на крошечной кухне чертановской квартиры, которую Георгий с трудом нашел в лабиринте одинаковых панельных многоэтажек – казалось, уже и не в Москве.

– В каком смысле покупать? – тупо переспросил он.

– В смысле, хватит по чужим углам тыняться. – В Федькиных круглых глазах плясали чертики. – Нет, я понимаю, приятно каждый раз у новой девки под крылышком ночевать. Но ты что, ради этого институт бросил? – Георгий не знал, ради чего он бросил институт, но, к счастью, Казенав и не ждал от него ответа. – В общем, бросай якорь, – заключил он. – Тут тебе, конечно, не хоромы на Патриках, но на первое время сойдет.

– А… деньги? – снова спросил Георгий.

Кажется, за весь сегодняшний вечер он не произнес ни одного умного слова!