Выбор офицера - Алексей Гришин

— За что же Вы так меня ненавидите?

— Монахиня не может ненавидеть, Ваша Милость, монахиня может только прощать. А тогда… Мой муж давно умер, у меня был только сын Матис, ему было десять лет. Вы изнасиловали его, заставляли делать всякие гадости. Он повесился, — все было сказано ровным голосом, совершенно лишенным хоть каких-либо эмоций. И именно от этого мне стало страшно.

— Благодарю Вас за разговор. О прощении не прошу — такое нельзя простить. Клянусь до конца дней своих молиться за упокой Матиса. Знаю, что самоубийство — грех, но верю, что у ребенка есть надежда на милость Божью. Она всегда есть, у него — особенно.

— Ваша Милость, Вы простите меня?

— Вы ни в чем не виноваты, сестра. Господь не допустил Вас до греха. Прощайте!

Возвращаясь в Клиссон, я не мог отделаться от мысли, что не сделал все, что был должен. Вроде бы раскрыл убийство юного барона, нашел виновного — видимо этот «отец» являлся резидентом реформистской разведки в Безье, использовал мою няню втемную как агента и содержателя конспиративной квартиры. Наверняка для устранения Жана был подготовлен другой план, но тут вовремя возник вариант с брошью. Что же, теперь с этим Жабером будет разбираться сам барон, у которого достаточно ума и возможностей. Я ему все подробно рассказал, кроме, разумеется, некоторых подробностей, касающихся Сесиль, — нечего добропорядочной женщине жизнь портить.

И все же, что я не доделал? Только подъезжая к Клиссону понял — надо было сходить на могилу Матиса. Что же, сделаю это в следующий приезд. Если бы я только знал, когда снова увижу ставший родным Безье…

Весенний семестр прошел, как и предыдущий — без особых хлопот, а вот сразу после его окончания произошло важное событие. В вялотекущую галло-кастильскую войну вмешался савойский герцог, причем не на нашей стороне.

Его войска внезапным ударом разгромили приграничные гарнизоны и бодрым маршем двинулись на север в обход Альп. Поскольку никаких крупных соединений в этом районе у Галлии не было, над страной нависла реальная угроза потери восточных провинций. Это обстоятельство вынудило галлийское командование бросить навстречу противнику все имеющиеся силы, не задействованные в войне с Кастилией. В понятие «все имеющиеся силы» попала и наша Академия.

В теплый июньский день, когда были сданы все экзамены и курсанты готовились разъехаться на каникулы, объявили общее построение.

После того как полсотни человек замерли на плацу, вышел начальник Академии и сообщил:

— Господа курсанты! На Родину напал жестокий враг! Воспользовавшись доверием, савойская армия коварным ударом разгромила пограничные гарнизоны и вторглась в Дофине. Несмотря на героическое сопротивление, противнику удалось захватить Гренобль. Его Величество король Галлии приказал собрать армию, которая разобьет врага и выкинет его с нашей священной земли! И мы его выкинем! Я говорю мы, потому что Академии приказано прибыть к месту сбора войск вблизи столицы. Я уверен, что каждый из вас будет биться с врагом не жалея жизни! Не посрамим чести Клиссона!

Каждое предложение сопровождалось энергичным взмахом правой руки. При этом с каждым разом сила и амплитуда взмахов возрастали, так что концу этой эпической речи мы стали всерьез беспокоиться за ее сохранность, но, к счастью, де Ри вовремя перешел на деловой тон.

— Приказываю! Завтра в шесть часов утра курсантам под командованием начальников курсов конной походной колонной выдвинуться к пункту сбора армии. На месте первый курс поступит в распоряжение начальника тыла. Второй будет распределен по боевым подразделениям на должности сержантов — командиров взводов. Участие в боевых действиях будет зачтено как армейская практика, после которой вас будут ждать кратковременный отдых и выпускные экзамены.

Закончил полевой маршал в привычной для себя бравурной манере:

— Господа курсанты, я уверен, что вы не зря все это время кормили мух в наших аудиториях и не позволите врагу лишить отцов ваших будущих детей! И помните, Клиссон ждет Вашего возвращения! Не только здоровыми, но и обязательно живыми! Академия, строем разойдись!

А ведь хорошо сказал! Настоящий отец курсантам. Но задержки в сборах не простит, благо порядок действий многократно отработан и доведен до автоматизма.

Подготовить оружие, коней, проверить снаряжение. Взять необходимые деньги, вещи.

На следующий день курсанты были готовы к выходу. Две походные колонны по трое. Обоз следовал отдельно и сопровождался подразделением из роты охраны замка.

Двигаясь форсированным маршем, мы достигли столицы на пятый день. Такая скорость была необходима, чтобы штаб армии успел распределить старшекурсников по подразделениям.

И тут мое «везение» явило себя во всей красе. Из всего курса только я был назначен не сержантом, а унтер-офицером роты, но роты, существующей лишь на бумаге. Ее только предстояло набрать, причем из тех самых наемников, основным занятием которых была охрана купеческих обозов.

Это нестандартное решение объяснялось просто — в будущее генеральное сражение планировалось бросить все боеспособные войска, в том числе и части тылового охранения. Таким образом, назначенному командиру новой роты лейтенанту де Фронсаку были выделены деньги для найма и поставлена задача в течение недели создать боеспособное подразделение общей численностью сто семьдесят человек, сведенных в четыре взвода, для охраны армейского обоза. Командовать взводами должны были командиры наемников, которым на период кампании присваивался чин сержантов.

Столь высокому назначению молодой лейтенант, между прочим, маркиз, был обязан с одной стороны своим прекрасным внешним данным — высок, статен, черноволос, галантен, а с другой — неумению или нежеланию, как вам больше нравится, скрывать свои амурные похождения. В результате весь парижский свет узнал о его небезгрешной связи с любимой племянницей командира коронного полка, бывшей одновременно женой командира батальона, в котором служил этот ловелас.

Поскольку де Фронсак был прекрасным фехтовальщиком, разгневанные офицеры решили дело до дуэли не доводить, они просто упекли жаждущего воинской славы лихого маркиза, в обозную стражу. Ниже — только золотарями командовать. Особый шарм интриге придавало то, что де Фронсака не допустили до выделенных денег. Ему было поручено лишь провести предварительные переговоры с командирами, а все финансовые вопросы должен был решать тыловой казначей.

Вот этими обстоятельствами и определялся мой первый и, пожалуй, единственный служебный разговор с непосредственным начальником.

После официального представления по поводу вступления в должность унтер-офицера, состоявшегося в штабе армии, де Фронсак предложил выйти на улицу.

— Курсант, я Вам искренне завидую. Поступить в Академию Клиссона — когда-то это было моей заветной юношеской мечтой. Я даже попал в число ста и был отчислен только в последний момент. Как же я тогда расстроился!