Шкура неубитого мужа - Анна Михалева

— Когда это ты успел стать филологом? — хмыкнул тот.

— Two wrong do not make a right[2], — вместо ответа заметил аристократ. — Вы злитесь на меня совершенно напрасно. К тому же, разругавшись со мной, вы вряд ли исправите ошибку, которую совершили утром.

— Черта с два, ошибку! — горячо запротестовал меценат. — Девчонка должна знать, кто хозяин. Если показать им слабинку вначале, потом они сядут тебе на голову и будут лупить пятками по переносице. Я все это уже проходил!

— Мария не станет.

— Еще как станет.

— Но вы ее совсем не знаете.

— Я знал Ирму. И я скажу тебе, — он деловито налил в стопку водки, — Машка — та еще штучка. Гордая, хоть и кажется простушкой. Это хорошо для сцены, но именно такие потом жилы и вытягивают.

— Тогда почему же вы злитесь?

Бобров залпом осушил стопку и, кинув в рот огромную виноградину, пожал плечами:

— Сам не знаю. Чувство такое, будто бы этот твой… ну, ирис растоптал. Или плюнул мимо урны, ай, один хрен.

Гадостно на душе. Как она там?

— Она сожалеет, что подвела вас.

— Плакала?

— Нет.

— Ах, она сожалеет, — недовольно проворчал менат, — сожалеет она, видите ли!

— Не понимаю, что вас не устраивает. Если бы я не был представлен мадам Касальской, я бы подумал, что вас мучает иное чувство, нежели профессиональный интерес по отношению к Марии. — Сэр Доудсен кивнул официанту и, взяв чашку, с наслаждением сделал глоток горячего чая.

— Ха! — Бобров немного повеселел. — Каждый продюсер влюблен в свою подопечную. Без этого невозможно. Но это профессиональная любовь. Это любовь к своему творению, к своему будущему успеху. И это никакого отношения не имеет к любви.

— Ирму Бонд вы тоже так любили?

Серж, наливавший в этот момент очередную стопку, замер. Медленно поставил графин на место.

— А почему ты спросил?

— Она же была вашим творением.

Меценат задумался на минуту, потом тихо проговорил:

— Нет. Она была совсем другой. Гордячкой. Долго я с ней работать не мог. Нервы не выдержали. Скинул ее Аркашке Нестерову. Мой человек, мои деньги крутил. Договор-то она подписала со мной. Но я всегда знал: как только ей надоест или что не понравится — уйдет, не раздумывая. Никакими договорами ее не удержишь. Обидно, конечно, черт! Как ни крути, но что ее богатые ухажеры могли сделать, пока она в кабаке пела? Денег на клип дать? Все пустое! В музыкальную тусовку просто так не влезешь. Тут монополия почище нефтяной, чужих не пускают. Она бы со своим клипом дальше дециметрового канала не пролезла. Ну, и концерты там, хиты — абы с кем никто работать не станет. Так что я ей просто как манна небесная на голову свалился.

— Я все думаю, кто мог ее убить… — как бы невзначай пробормотал сэр Доудсен.

И Бобров заглотил наживку. Он пожевал пухлыми, алыми от выпитого губищами:

— Думаю, было кому.

— Не могу забыть ее глаз. В них застыла такая надменность…

— Да она так на всех смотрела, — хмыкнул меценат.

— Думаете, это была развязка какой-то любовной истории?

— Считаешь, я спустил это дело? — прищурился Серж. — Считаешь, что мне плевать? Черта с два! Расследование затянулось. Никаких концов. Я Аркашку только утюгом не пытал, когда расспрашивал. А он все одно твердит: мол, вышла в уборную, парней-охранников от себя отогнала.

Ну, Аркашка и послал их выход на сцену обеспечивать.

От туалета до гримерки полкоридора, не больше. Нестеров видел — он в конце бокового коридора тусовался, с приятелем. Видел, как она возвращается. Он охранника под дверь направил, чтобы стерег, значит.

— И что же, охранник не заглядывал к ней больше в гримерку?

— Что ты! — испуганно замахал на него руками Серж. — Она этого на дух не переносила. Даже стучать к себе не позволяла. На выход Нестеров ее выскуливал под дверью.

Тогда перерыв был, антракт получасовой. Она в первом отделении выступила, а потом должна была, по режиссерской задумке, вместе со всеми выйти на финал. Она там куплет общей песни пела. Так что до выхода у нее еще больше полутора часов было. Поди к ней сунься. А если она прилегла? Она ж прямо из аэропорта на концерт приехала. К тому же она дверь на ключ заперла, чтобы, не дай бог, кто ее отдых не потревожил.

— В этой истории есть странность… — задумчиво проговорил сэр Доудсен.

— Какая?

Но Александр лишь плечами пожал:

— Пока не знаю, но что-то точно не сходится. Во всяком случае, сейчас я это понял.

* * *

Еще издали Маша увидела знакомую фигуру у подъезда.

— Ты что, работаешь раз в неделю в своем баре? — спросила она и нахмурилась, чтобы Егор ни в коем случае не заметил ее отчаянную радость.

Она надеялась увидеть его еще раз. Но не думала, что это произойдет так скоро и так романтично. Он такой милый, такой красивый, дежурит у ее подъезда. Как же это здорово — иметь преданного любовника!

— Сегодня у меня выходной по причине вчерашней ночи. — Он извлек из-под куртки маленький букетик чахлых роз. Оглядел и сморщился:

— Прости, но мы тут уже достаточно долго. Цветы не сдюжили. Да и я едва держусь на ногах.

— Замерз?

Он широко улыбнулся и кивнул:

— Мечтаю о кофе, который из принципа с утра не пью.

Решил выпить у тебя на кухне и не отступлюсь.

В квартире Маша поступила совершенно не по-хозяйски: юркнула в ванную, предоставив гостю хозяйничать.

Хотелось смыть с себя все заботы и тревоги этого проклятущего дня. Под теплыми струями вспомнился Бобров и как он рявкнул на нее в студии. По телу пробежали мурашки, а сердце защемило.

«Какой же он гад! — со злостью выговорила своему отражению певица. — Каждый имеет право на ошибку. Почему же он мне этого права не дает?!»

Но обида ее никуда не делась. Все равно точила изнутри, как червяк яблоко.

А Александр очень хороший. С каждой новой встречей он нравится ей все больше и больше. Он знает, как поддержать, когда вовремя закончить разговор, как уберечь человека от слов, о которых он потом будет долго сожалеть. И какой у него мужественный вид, даром что с виду он такой щуплый. Взгляд у него прямой и смелый.

И за ним угадывается сила. Добрая сила, готовая прийти на помощь. А его вечная спутница — трость! Он с ней смотрится куда значительнее, чем гангстер с пистолетом.

И как она испугалась его с этой вот тростью, когда они впервые столкнулись у «России». Маша тихонько хихикнула и покраснела. Она старалась не вспоминать тот вечер. Но теперь он вдруг приобрел новую, теплую окраску.