Ярость - Юрий Никитин

– Я пока не представляю, – согласился яневесело, – зачем мне допуски... Разве что не мне, а кому-то? Чтобы,скажем, был повод не выпускать из России? Мол, проходил мимо ящика с секретнымибумагами, мог прочесть... К слову сказать, это не ваше дело, такие бумажкивыписывать.

На его скулах раздулись желваки, но руками развел с показныммиролюбием:

– Хотелось вам сделать приятное. И поскорее. А топоручи это чиновникам, то сумеют затянуть на месяцы... И еще кучу бумагпотребуют, несмотря на ясный приказ поторопиться!

Он сжал кулак, я ясно увидел, как в нем верещат и гибнутчиновничьи души.

* * *

Допуск к тайнам мне ни к чему, умный человек умеет получатьинформацию отовсюду. Для работы футуролога достаточно раз в неделю включатьтелевизор, чтобы определить развитие цивилизации на десяток-другой лет.Конечно, для настоящего, а не из тех, кого готовят элитные вузы.

Помню, однажды получил допуск в архивы, в том числеВоенно-Исторический, Архив Уникальных Фондов, побежал, роняя слюни... Первыйизумленно сладостный шок испытал, когда пришел в Военно-Исторический, что вНемецкой слободе в Лефортовском замке. Служительница принесла толстенный томописи, изданный в... 1891-м! Я робко заметил, что это же самое архивное, а мнебы современное, на что женщина отмахнулась: а кто их перебирал. Все так илежит.

Я заказал, помню, по Засядько, мне принесли его личное дело,попросив заполнить прилагающуюся карточку читателя. Из нее я узнал, чтопредыдущим читателем был тайный советник Его Императорского Величестватакой-то, вот его подпись, я расписался чуть ниже, с трепетом чувствуя связьвремен, ибо следующая запись будет еще лет так через сто...

* * *

Здание находилось за высокой чугунной оградой, с воротнеприкрыто рассматривали прохожих телекамеры. На звонок вышел неприметныйвоенный, что-то молодое да раннее, гордое тем, что служит здесь, а не в Сибири,пренебрежительно смерило меня покровительственно оценивающим взором:

– Вы уверены, что попали правильно?

Я молча ткнул ему в лицо пропуск за подписью Кречета. Онвытаращил глаза:

– Что это?

– Сопляк, – сказал я веско, – это подписьпрезидента. А ты – сопляк, понял? Или еще что-то непонятно?

Судя по его лицу, ему стало понятно, что Сибирь обеспечена,если ошибется хоть в слове или жесте. Уменьшившись до зайчика, метнулся назад,срочно звонил, верещал тонко и жалобно, буквально через минуту выскочил сизвинениями, что дежурный офицер оказался не здесь, но сейчас придет, проводит,вот сейчас уже идет, идет...

Я молча позволил себя проводить новому дежурному черезухоженный двор к массивному зданию. Несмотря на все лепные украшения икокетливый цвет, яснее ясного признавалось, что на самом деле оно и естькрепость с подземными казематами, складами оружия, запасами еды на сто лет вслучае атомной войны...

Офицер, похоже, прапорщик или что-то вроде того, опрапорщиках я знал только по анекдотам, потому шел в надменном молчании. Естьлюди, которые вежливость принимают за слабость, тут же садятся на голову, асогнать их труднее, чем не пускать сразу.

В дверях снова часовые, проверка документов, звонки,сличение подписи, снова звонки, я буквально видел, как бегут по проводампанические вопли, а навстречу такое же беспомощное: не знаем, решайте на месте,постарайтесь как-то вывернуться, отфутболить, затянуть...

Последним меня принял высокий подтянутый военный, перед нимпочтительно тянулись, бросали руки к виску, притопывали, делали кру-у-у-гом иснова возвращались переспросить или уточнить.

У него было надменное лицо и погоны со звездами, значениякоторых я не понимаю. Серые глаза смотрели на меня с явнымнедоброжелательством:

– И вы полагаете, что это дает вам право рыться в нашихархивах?

Он смотрел утомленно и брезгливо, как скучающий князь передназойливым подростком из простолюдинов. Я скромно улыбнулся:

– Не я. Президент.

Он помрачнел:

– Наш уважаемый президент... боевой генерал, чьюдеятельность я безусловно уважаю. Но он не работал в наших органах, не знаетспецифику...

– Понятно, – прервал я невежливо, даже судовольствием, ибо в его подчинении не работал, а с бумагой от президента можнонаплевать на энкэвэдешника. – Не надо продолжать. Так и скажите, чтоотказываете. Я передам лично президенту. Слово в слово.

Я протянул руку за моей бумагой. Он сделал движение отдать,но в последний миг заколебался, больно уж я дерзок, независим, не прошудопустить, не умоляю. Но на самом деле, когда я уже поднимался по ступенькам,мелькнула мысль, что ерундой занимаюсь, зачем это нужно великому мыслителю, этодуракам всегда нужна дополнительная информация, а умному достаточно для мудрыхвыводов... Словом, уже хотел взять бумагу обратно совершенно искренне... а то иоставить, самому уйти к своей работе, Хрюке, компьютерным играм...

– У нас здесь высшая форма секретности, – сказалон. В глазах его я видел бессильную ненависть, почти хотел, чтобы распрямилспину и послал с моим президентом туда, где нам место, но майор, или кто онтам, явно вспомнил о своей жалкой зарплате, потерянных вкладах, голодных детях,трудностях с поисками новой работы... И сказал совсем жалким голосом. –Если вы обязуетесь ничего не снимать, и не выносить...

– Да-да, – прервал я, не желая видеть унижениечеловека, который должен быть гордым и независимым. – И страницы вырыватьне буду. Мне достаточно лишь взглянуть. Мне даже записи вести не придется.

– Тогда пройдемте, – сказал он совсем угасшимголосом.

Похоже, он понял причину моей торопливости, ему стало ещехуже, как и мне от того, что он понял.

Мы опускались на лифте, а на третьем или четвертом этаже,считая от поверхности, нас встретил человек, которого мой провожатый назвалполковником. Представил, показал бумагу. Оба долго изучали, я ловил на себе ихскользящие взгляды, но притворился, будто не понимаю, что тянут время, изучаяменя, а не пропуск, в подлинности которого их уже заверили по телефону.

– И что же вас интересует? – спросил наконецполковник. – Меня зовут Иван Степанович, я отвечаю за архивы этого уровня.

– Иван Степанович, – ответил я искренне, –пока что не знаю, что меня интересует... конкретно. Я хочу взглянуть на общуюопись, а там сориентируюсь.

Они тревожно переглянулись. Такой клиент попался явновпервые, и первой мыслью, что высветилась у них на узких лбах с медным отливом,было: опять проверка?:

– Прошу за мной, – сказал полковник осевшимголосом.

Провожатый отступил в кабину лифта, а я побрел заполковником по длинному коридору, а затем между высокими стеллажами. Отличиеэтих стеллажей было в том, что с их полок обычно смотрят пухлые папки, а сейчасмой взгляд отскакивал, как мячик, от металлической стены, разделенной наквадраты. На каждом квадрате длинный номер, разделенный черточками, только поописи можно понять, что за грязные или страшные тайны хранятся за толстымлистом из нержавеющей стали.