Богатыристика Кости Жихарева - Михаил Успенский

Иногда появлялся тюремщик Томило с факелом, приносил сухие корки, недоглоданные князем кости да ключевую воду. Выносил поганое ведро.

Тюремщик был мужичок невредный и говорил так:

– С нашим Владимиром не соскучишься! Сегодня ты у него тюремный заточник, а завтра станешь мил-любезен друг. Это уж какая вожжа ему под хвост попадет. Потому ссориться с вами, страдальцами, мне пользы нет, а вред вполне возможен…

Приносил он и вести с воли. Совсем нерадостные.

– Богатыри твои, парнишка, тебе не помогут. Ушли они от князя.

– Как ушли?

– А так. Сперва-то они каждый день бывали, хлопотали за тебя. А потом обиделись. Обидел он их. И даже не он их обидел, а та харя, что у князя на цареградской хламиде намалевана. Люди-то думали, что там чудотворный лик Андрея, апостола первозванного, запечатлен, только зря думали…

Костя ахнул.

– Показала та харя им язык мерзостно, да еще лапу высунула и «козу» пальцами изобразила. Кто же такой срам потерпит! Вот они и повернулись да прочь пошли… Князь удивился, снял хламиду – там снова лик апостола, да такой ли благостный! Только ухмыльнувшись. Так мне слуги рассказывали!

Это был удар. Окаянная футболочка, окаянный футболист! Вот Че Гевара так никогда бы не поступил!

…Отныне Костя был сам себе подсудимый и сам себе адвокат.

Но ведь и сам себе следователь!

Выйти отсюда он не сможет. Весточку на волю передать некому. Только ведь в былинах должно же что-то быть написано про гибель щапливого молодца, просто Костя до этих страниц пока не добрался…

Он торопливо добыл огонь и затеплил огарок свечи.

– Поберег бы, – сказал Ставр Годинович. – Не последний день сидим…

Костя открыл сборник на оглавлении.

– Мне себя надо поберечь, – ответил он.

Так, «Чурила и князь Владимир», «Дюк Степанович и Чурила Пленкович», «Чурила и Катерина»… Целых три былины занял покойничек.

Успеть бы, покуда свеча горит!

Строчки в неверном дрожащем свете прыгали, пришлось придерживать их пальцем и читать почти что вслух, шевеля губами, как маленький.

Та-ак. Про прикиды его отпадные знать необязательно. Надо читать последние строки – чем все кончилось!

Первая былина. Зря ты не казнил Чурилу, князь Владимир Красное Солнышко. Слабину проявил.

Вторая былина. Зря ты ему башку не оторвал, Дюк Степанович. Нельзя таких гадов жалеть! Проспорил – отвечай!

Третья… Это что еще за Катерина? Откуда взялась? Чья жена? Дальше, дальше… Ага! Так вот кто в это дело замешан!

Ах ты старый пес, ты седая борода,

А сгубил ты удала добра молодца,

Еще молода Чурилушку Пленковича!

Костя – явно не старый пес. И никакой бороды у него еще нет.

Вот только эта правда никому не нужна. А судье Бермяте Васильевичу меньше всего…

Значит, придется выходить на самого князя Владимира. Тут и кузнец поможет с часиками. Надо только написать заявление. Прямо на книжной корке, где бумага чистая…

Только огарок не стал ждать, взял и догорел.

Тогда Костя принялся составлять заявление в уме:

«Требуеться искпертиза кровати. Простынью, конечьно выкинули, а вдерево впиталас. Узнать про Чурилы групу крови. Сказать девушки судомойки что посодят заложные показания. Катерина сама сознаеться. Ей Чурилы жалко. И убийцу привлеч взали суда. Ая за чужой крименал сидеть несобираюс. Я ищо по мало летке. Константин Ивановичь Жихарев. Впрозьбы моей прошу неотказать».

Костя лежал, глядел в невидимый тюремный свод и думал.

Раньше это занятие было для него непривычным. Все как-то случая не было. Или что-то отвлекало. Ну и что? Колобок сказал, что многие люди умудряются жизнь прожить, так ни разу и не подумав.

А сейчас ничто не отвлекает. И есть над чем поразмыслить.

Учащийся Жихарев с удивлением обнаружил, что знает он не так уж мало. Все-таки на уроки ходил, да и рос среди образованных людей. Поневоле услышишь что-то мудрое и полезное!

Просто мальчику не повезло – вырос он в такое время, когда люди перестали ценить ум и образование. Считали, что это человеку только лишняя обуза. И даже придумали мерзкую поговорку: «Если ты такой умный, то почему ты такой бедный?»

Для того чтобы разбогатеть, требовались не ум и не трудолюбие, а совсем иные качества, о которых и говорить-то стыдно…

«Здесь же все ненастоящее, – думал Костя. – Солнце похоже на смайлик, смены времен года нет, а все растет и цветет. И люди здесь ненастоящие… Или все-таки настоящие? И отрубят буйну голову мне тоже по-настоящему? А может быть, после этого я снова окажусь во дворе у бабани? И она скажет – а не надо было спать на солнцепеке, вот тебе кошмары и приснились! И никакого Колобка не было… Значит, и париться не надо, а надо проснуться!

Но ведь Кузьма-Демьян был! Он реально двухголовый!

А если я сплю, то почему я и во сне сплю?»

И тут он увидел, что тюремный каземат озарило слабое голубое сияние. Так светятся гнилушки в покинутых избах…

Сверху посыпалась между бревен тонкой струйкой земля.

«Накат не выдержал, сейчас завалится наш блиндаж!» – по-военному встревожился Костя.

Он хотел вскочить и разбудить друзей, но тут из щели вслед за землей выскользнула какая-то тварь – и шлепнулась на пол.

Шлепнулась – и преобразилась, поднявшись почти до потолка.

Это был Вольга Всеславьевич – колдун-богатырь. Во всей красе, то есть безо всего.

– Ты живой тут? – негромко сказал Вольга.

– Живой, – обрадовался Костя. – Сейчас ребят разбужу…

– Не надо, – сказал Вольга. – Не проснутся они. Я за тобой пришел, а то твой филин вещий нам с Микулой все уши проухал…

– Наконец-то! – сказал Костя. – Только мы ведь тут заперты, как же вы сюда попали?

К волшебникам нужно на «вы» обращаться, а то мало ли что!

– Я медведкой перекинулся, – сказал Вольга. – Кто еще сквозь землю пройдет?

Медведку Патрикея Маркидоновна как-то поймала в огороде и показала правнуку – ох и неприятная тварь! Хорошо еще, что небольшая! На крота похожа, хоть и насекомое…

– Трудно быть медведкой, – продолжал Вольга. – Омерзительно, можно сказать. Но придется потерпеть. Не теряйся, когда все вокруг тебя изменится. Я тебя тоже в медведку оборочу. Поползешь за мной, след в след…

Костя облегченно вздохнул: ладно, потерплю, поползу! Зато свобода!

Но радость почему-то мигом исчезла, наоборот – стало тошнехонько и тяжелехонько, как Святогору в гробу…