Кругом измена, трусость и обман. Подлинная история отречения Николая II - Петр Мультатули

Около 21 ч, согласно протоколу, «Великий Князь Михаил Александрович изъявил согласие на предложение, сделанное ему делегацией от Государственной думы, принять на себя власть в том случае, если по ходу событий это окажется совершенно необходимым».

Об этом своём согласии Великий Князь Михаил Александрович не записал ни в своём дневнике, чья подлинность, впрочем, вызывает большие сомнения, не высказал в телеграфном разговоре с Государем.

Император Николай II, прибыв ночью в свой поезд, тотчас принял генерал-адъютанта Н. И. Иванова, которого царь долго инструктировал по поводу его миссии в Петрограде. Камер-фурьерский журнал от 28 февраля 1917 г. сообщает, что Государь принимал Иванова с 2 ч 10 мин ночи до 5 ч. утра, когда «императорский поезд отбыл со станции „Могилёв“ в Царское Село».

Подробности разговора Государя с Н. И. Ивановым остаются неизвестными. Д. Н. Дубенский пишет со слов Иванова, что Император Николай II излил душу генералу и сказал: «Я берёг не самодержавную власть, а Россию. Я не убеждён, что перемена формы правления даст спокойствие и счастье народу».

9 апреля 1917 г. генерал Н. И. Иванов, будучи арестованным Временным правительством, в письме к А. И. Гучкову уверял, что он, Иванов, «царизмом заражён быть не мог и не был», а отправлялся 28 февраля в Петроград, не будучи «руководим заботою о каких-либо личных или фамильных интересах Царя».

Описываемый Д. Н. Дубенским в сусальных тонах разговор Государя с Н. И. Ивановым крайне сомнителен. По общим оценкам, Император Николай II с посторонними людьми был человеком замкнутым. А. Д. Протопопов вспоминал, что царь «ужасно мало говорил. Он был очень мил, любезен. Но про дела никогда не говорил сам. Он скажет: „да“, „так“, „я думаю“. Он очень был осторожный на слова человек, очень осторожный».

Кроме того, Император Николай II до конца даже в Пскове отказывался обсуждать возможность введения парламентского строя в России. Тем более представляется странным, что он стал обсуждать этот вопрос с Н. И. Ивановым. Генерал Иванов в своём письме к Гучкову пояснял, что из разговора с Государем он понял, что тот «решил перейти к управлению отечеством при посредстве министерства доверия».

Г. М. Катков писал, что после февральского переворота Н. И. Иванову было важно «оправдать свою миссию и рассеять подозрение, что она была направлена против Государственной думы».

Но кое-что касательно целей и задач, поставленных Государем перед Ивановым, можно узнать из письма последнего к Гучкову. «Николай II, — писал Н. И. Иванов, — приказал мне передать генералу Алексееву его, Николая II, „приказание“ сообщить председателю совета министров о том, чтобы все министры исполняли требования главнокомандующего войсками Петроградского военного округа беспрекословно».

В этом и заключалась главная задача экспедиции Н. И. Иванова: в Петроград должен был прибыть не просто очередной военный, а генерал-адъютант царя, которому должны были подчиняться все, в том числе и министры. При этом Император Николай II был далёк от мысли, что батальон Георгиевских кавалеров, в количестве 800 человек, который следовал с Ивановым, сможет подавить петроградский бунт. Задачи батальона были другими: он должен был взять под охрану Царское Село.

Кроме того, генерал Иванов и его батальон должны были охранять Государя по его прибытии в Царское Село. Подавлять мятеж должны были войска, снятые с фронта, которые были обязаны послать с разных фронтов главнокомандующие. Таким образом, от генерала Н. И. Иванова требовалось в первую очередь обеспечить наличие в столице законной власти и безопасность приезда Императора в Царское Село.

Однако поезд с Ивановым и его Георгиевским батальоном вышли из Могилёва «лишь в час дня 28 февраля, через семнадцать часов после того, как Государь отдал своё распоряжение. Ставка не торопилась».

Сам Н. И. Иванов объяснял свой столь поздний отъезд нежеланием «нарушать военного графика». Длительная задержка отправки отряда генерала Иванова привела к тому, что Император Николай II оказался в пути без военной поддержки.

Первой странностью возвращения Государя в из Ставки в Царское Село является избранный маршрут следования. В отличие от предыдущих он был не напечатан на толстом картоне, а лишь наскоро написан на клочке бумаги, что лишний раз подтверждает поспешность и внезапность отъезда.

По поводу маршрута генерал А. И. Спиридович писал: «Прямое, кратчайшее расстояние от Могилёва до Царского Села по Московско-Виндаво-Рыбинской дороге — 759 вёрст. Но соглашением инспектора императорских поездов Ежова и дворцовым комендантом для Государя был установлен Могилёв — Орша — Вязьма — Лихославль — Тосно — Гатчина — Царское Село, протяжённостью около 950 вёрст, захватывающий пять различных дорог. Почему выбрали более длинный маршрут, когда, казалось бы, надо было спешить добраться до Царского Села, — неизвестно».

Г. М. Катков склонялся к тому, что маршрут был увеличен из-за того, что Император хотел, чтобы генерал Иванов и Георгиевский батальон прибыли бы в Царское Село обязательно раньше него. Поэтому императорские поезда, «чтобы не мешать движению на прямом пути из Могилёва на Петроград, должны были идти длинным окружным путём».

Как следует из дневника Императора Николая II, 28 февраля он встал в 10 часов утра. За утренним кофе полковник А. А. Мордвинов заметил, что Государь «был более бледный, чем обыкновенно, но спокойный, приветливый, как всегда. Разговор был очень неоживлён и касался самых обыденных вещей».

По свидетельствам сопровождавших Государя лиц, всё в эту поездку было как всегда. На станциях присутствовали железнодорожное начальство, жандармы, охрана. Все отдавали честь царскому поезду. На одной из станции стоял следовавший на фронт встречный эшелона. Солдаты выбегали из вагонов и строились вдоль них, другие бежали вслед императорскому поезду. А. А. Мордвинов писал: «Его Величество встал из-за стола и подошёл к окну. Звуки гимна и громовое „ура“ раздались с платформы при виде Государя».

Однако утверждения, что всё в поездке было как обычно, не вполне соответствуют действительности. Д. Н. Дубенский и А. А. Мордвинов свидетельствуют, что в императорские поезда не подавались, как бывало раньше, агентские телеграммы, «и мы не знали, что делается в Петрограде». Возникает вопрос: почему не подавались эти телеграммы? Ответ на это мы находим в воспоминаниях полковника Мордвинова. Он пишет, правда, уже о событиях 4 марта, происшедших после «отречения», когда Государь был доставлен в Могилёв.

По свидетельству А. А. Мордвинова, Государю по-прежнему не подавали агентских телеграмм. «Днём на мой вопрос по поводу этого обстоятельства кто-то из офицеров штаба ответил, что это делается нарочно, по приказанию начальника штаба, так как известия из Петрограда настолько тягостны, а выражения и слова настолько возмутительны, что генерал Алексеев не решался ими волновать Государя».