Вторая жизнь Марины Цветаевой: письма к Анне Саакянц 1961 – 1975 годов - Ариадна Эфрон

Вчера начерно кончила 4-е действие; надо его переписать от руки, на ходу поправляя левой ногой, и отправить машинистке. Остается еще целый акт и около двух недель времени. Кончу ли — трудно сказать, стихи ведь, и я очень устала. Так или иначе, со щитом или на, но должна быть в Москве, видимо, не позже 5-го. Дел предстоит чертова уйма, своих и маминых. Весна обещает быть ранней, а распутица и бездорожье здесь долгие и застревать в Москве в это время никак нельзя. Если договоришься с бабой «покараулить» 2 недели, а отсутствуешь полтора месяца, больше ее на это дело «не подманишь» никогда. Ну, ладно, все это — ерунда. Я давно уж написала Сосинскому с просьбой разрешить сверить мой экземпляр «Крысолова» с его — ответ пришел недели через 2 обо всем, кроме этого. В частности — что они с Ариадночкой уезжают в марте в Ялту, так что в мой приезд повидаться нам не придется. Но зато они согласны весной приехать в Тарусу на новой машине… Поразмыслив, я написала ему, повторив о «Крысолове», и, кроме того, спросила, когда он думает, наконец, додать мне посланное Константином Болеславовичем, в частности «Поэму Горы», о которой, мол, Константин Болеславович писал мне. (Так ждать неведомо чего — дождешься, что он «преподнесет» кому-нибудь, если уже не преподнес. Цветаева у него — для личной карьеры, и мне отдавать — невыгодно). Кроме того, написала Тарковскому насчет «Тезея», может быть, еще удастся выцарапать. Крепко обнимаю, пишите. Простите за невнятицу — спешу.

После телеграммы получила письмишко с Комаровским адресом, и, конечно, не сразу сориентировалась, что, где, откуда и почему. Мне думается, что всё с Вами решится вот-вот на этих днях, а может быть, уже решилось. Господи, пронеси тучу мороком! Чтобы можно было от всего сердца воскликнуть: «Пушкин? Очень испугали!»

Целую Вас, милый. И пусть все будет хорошо!

Письмо, верно, будет идти дней пять. Было что-то вроде циклончика, дороги перемело, а нашей почте только того и надо!

Милая Анечка, Вы спрашиваете, поправилась ли я? По-моему, заболела психицки, со всей этой пушкинианой. Воистину, «рыжий-красный человек опасный», да к тому же весьма многогранный — взялся, видите ли, самому владыке устраивать поездки по Дунаю. Когда его, в лучшем случае, надо в самый Дунай! Эх! К тому же этот флирт с Гариком, этот грубый материализм… Хватило меня на 4 действия, а пятое — никак. 3-й день не съеду с первых строк. Катастрофично. Устала, одурела неимоверно. Зато сегодня получила письмецо от Кати Еленевой с перечнем прозы, по-моему, кое-чего у нас нет. Слониму надо будет писать сейчас же после комиссии, т. к. в мае он уходит в отставку (хотела бы знать откуда!!..)[451] и перебирается в андреевские края[452]. На месте остается одна Катя — пишу ей в надежде узнать, сохранился ли архив Николая Павловича Гронского[453] и, если да, то где. Отдыхайте хорошо, Александр Сергеевич не сердится на Вас (имею в виду Пушкина, а не еврея Ефрона!)

Дорогая Аля! Неудивительно, что про «Крысолова» я ничего не написал. Недавно (в ресторане) познакомился с милейшим Н. Оттеном, и мы разговорились о различных методах переписки. Я похвалил тебя и твои открытки — иных писем тяжеле. В твоей открытке о рю Руве было так много втиснуто тем и воспоминаний, что сразу, конечно, я на всё не смог ответить. (Я спросила — на каком этаже рю Руве они жили — получила фото этого дома, где мама жила.) «Крысолов» у меня переписан на машинке и сверен с печатным оригиналом очень хорошей переписчицей. Кроме этого, экземпляр в Фундаментальной библиотеке на улице Фрунзе (в спецфонде) имеется мой печатный из «Воли России» экземпляр, с которым, пожалуй, было бы лучше сверить твой экземпляр.

Экземпляр «Поэмы Горы» с посвящением Константину Болеславовичу передам Тебе при встрече, или, если ты хочешь, пошлю заказным. У меня есть рукопись в 27 стр. «Твоя смерть»[454] и 16 писем ко мне. У Ады — 7 писем и 22 (!!!) от Тебя. Два письма, самых больших и интересных, находятся в том альбоме («МЦ и Борис Пастернак», над которыми я много работал и который сейчас тоже там. Там же переписанное «одним махом» для меня «С моря»[455] — «попытка благодарности за действенность и неутомимость в дружбе»[456], там же самые интересные письма Аде и забавные Твои мне и Аде (и Вадиму Андрееву).