Суматоха в Белом доме - Кристофер Бакли

Мы приносили извинения следующим образом:

Уважаемый (ая)……..

Президент поручил мне передать Вам его глубокое сожаление по поводу неприятного инцидента, произошедшего по вине мистера Дэча во время подготовки……………..(1).

Более всего он сожалеет о том, что…………(2).

Он просит сообщить Вам, что говорил с мистером Дэчем и выразил ему свое неудовольствие из-за доставленного беспокойства, заключавшегося в………..(3), такому человеку, как Вы – ……….(4).

В то же время он надеется, что Вы поймете, какая ответственность лежит на плечах мистера Дэча, хотя это не может служить ему оправданием, поскольку в администрации господина Такера подобное поведение абсолютно недопустимо.

Всего Вам самого доброго,

Герберт Вадлоу, управляющий делами президента

Одно из вполне типичных писем отправилось в путь со следующими вставками:

(1) …ланча в Калифорнийском клубе.

(2) …с Вашей женой разговаривали в недопустимо грубой форме.

(3) …личном унижении.

(4) …выдающийся калифорнийский законодатель.

Обычно я сам формулировал нужные вставки и переписывал письмо. Думаю, жертвы Дэча были в состоянии это оценить.

Предвыборная кампания – время единения. Ведь проводишь шесть, иногда семь дней в неделю по восемнадцать-двадцать часов с одними и теми же людьми. Как правило, заводятся романы. Я понимаю. Человеческая природа, никуда от нее не деться. Однако вскоре выяснилось, что ситуация вышла из-под контроля.

Из-за своих ран и переломов я довольно долго не мог летать президентским самолетом. На некоторое время, пока я совсем не оправился, Джоан вернулась в Вашингтон. Когда же я наконец выступил в поход, как говорится, на меня произвели большое впечатление юность и красота наших добровольных помощниц, толпившихся в отеле.

Как прекрасно, сказал я себе, когда много юных и привлекательных людей приходит в политику. Правда, мне показалось немного странным, что среди помощников почти не было юношей, но, в конце концов, Демократическая партия, в отличие от республиканцев, всегда была в авангарде феминистского движения – так что я не придал этому особого значения.

Но однажды рано утром, в шесть часов, когда мы были в Канзасе, все встало на свои места. Прихрамывая, я шел по коридору «Хайатт», когда одна из добровольных помощниц вышла из номера в самой короткой ночной рубашке, какую мне только доводилось видеть. Я улыбнулся ей и пожелал доброго утра. Несмотря на столь ранний час, меня не могли не тронуть ее свежесть, растрепанные светлые волосы, зовущее молочно-белое тело.

Стыдись, Герберт Вадлоу, одернул я себя. Будь здесь Джоан, она бы оттаскала тебя за ухо.

Отгоняя от себя непристойные мысли, я все же обратил внимание, из какого номера вышла сексуальная кошечка. (Мы всегда прикрепляли к дверям таблички с именами.) Бэмфорд Ллеланд IV! Помощник президента и любящий отец троих детей.

Интересно, понравилось бы это миссис Ллеланд? Естественно, я не собирался никому ни о чем сообщать.

Подойдя к двери Фили, я постучал.

– Что? Кто?

– Это я. Можно войти?

Я пришел всего на пятнадцать минут раньше.

– Встретимся в офисе.

– Нет, мне нужно с вами поговорить.

– Я в душе.

Накануне я был у него в номере и запомнил, что душ находится рядом с дверью, а голос доносился явно из спальни. Он был в душе, как я в Кливленде.

– Что случилось? Почему вы не позволяете мне войти?

– Мне надо одеться.

– Ради всего святого, я видел вас в чем мать родила.

– Уходите, – сказал он. – Встретимся в офисе.

Не в моих правилах шпионить, однако я пристроился в глубине холла, чтобы видеть его дверь. Пока я там стоял, еще одна добровольная помощница выскользнула из другого номера, держа в руках туфли, и на цыпочках пошла по коридору. Не было никакой нужды идти на цыпочках, так как на полу лежал толстый ковер, – скорее всего, она подчинялась условному рефлексу, выработанному еще дома, когда она пробиралась мимо родительской спальни.

Едва она завернула за угол, я отправился посмотреть, чей это номер, и к своему ужасу обнаружил, что он принадлежит одному из самых высокопоставленных сотрудников Белого дома.

Возмутительно! Это бордель или предвыборная кампания?

Я снова стал ждать. Через десять минут дверь номера Фили отворилась, и я немедленно узнал девушку. Такую нельзя было не узнать. Я обратил на нее внимание еще в приемной. Вылитая Аннет О'Тул. Когда она скрылась в лифте, я бросился к номеру Фили и забарабанил в дверь. На сей раз дверь открылась.

– Вам должно быть стыдно! – прошипел я.

Фили сделал вид, будто не понимает, о чем идет речь, однако я не купился на это.

– Приятно снова видеть вас на работе, Герб, – проговорил он утомленно.

– Прошу прощения! Прошу прощения за то, что затуманил ваш сексуальный горизонт! А мне-то казалось, что мы выбираем президента.

– Я работаю как зверь. И чего вы от меня хотите? Чтобы я спал с республиканками?

– Ваши внебрачные связи меня не касаются.

– Тогда о чем речь, Герб?

– А если она шпионка? Представьте только, что она работает на людей Буша.

– Нет, нет и нет. Она работала на нас в 1988 году.

– Когда училась в восьмом классе?

– Герб, уходите. – Он потуже завязал галстук. – Вы помните золотое правило? Не трахайся с кем работаешь. Но если уж начал… – Он подмигнул мне. – Если начал, то не останавливайся.

В самолете по пути домой я вызвал к себе Роба Дикинсона, координатора добровольных помощников Такера-Рейгелата, и приказал отныне привлекать к работе женщин старше сорока лет или мужчин.

– Больше никаких нимфеток.

И я не шутил.

Перемены были замечены незамедлительно, и я только и слышал, что зубовный скрежет и громкий стук стульев. Можно было подумать, будто я заставил всех надеть пояса целомудрия.

Популярности мне это не прибавило. Меня стали звать за глаза «Джонатаном Эдвардсом».[23]Фили сказал, что мое решение самым пагубным образом сказалось на моральном духе его сотрудников. Я же ответил, что, наверное, все же менее пагубным образом, чем плакат: юные помощники, ПРИХОДИТЕ ПОЧАЩЕ. ВЫ НАМ НУЖНЫ.

Почти все дни провожу в помещении штаба, куда поступают оперативные сводки. Интересно, насколько здесь нездоровый воздух? Надо выяснить.