Потому что (не) люблю - Стася Андриевская

Да что же это? Как? Она действительно наняла её на этот беспредел сама? Зачем? Чтобы появился повод сбежать? Что за бред… Почему просто не развестись, если так хочется уйти? Что за…

— …я не знаю зачем это сделала! — уже не сдерживая слёзы, почти кричала Славка, а я понял вдруг, что упустил целый их разговор на повышенных тонах. — Просто… просто мне хреново было, это так сложно понять?! Да я виновата, но…

— Как? — прервал он её. — Как?!

— Элементарно! — она поцеловала свою ладонь и положила руку на стол.

У основания ладони, рядом с отпечатком губной помады, виднелся шрам от давней глубокой царапины. И я аж охренел от примитивности этой подставы! И от её бездумной жестокости. Вот сука…

— Но я бы ни за что не пошла дальше, клянусь тебе! — оправдывалась девчонка, и я словно уже был здесь лишним. — Игнат, ну правда…

— Хватит! — Я поднялся, оторопело постоял, словно не понимая, что теперь. Дальше бы она не пошла… А куда ещё дальше-то, если спектакль и так отыгран на «Оскара»?! — Не было у меня с ней ничего, расслабься, — бросил, не глядя, Игнату и пошёл на выход.

Он догнал меня за дверью.

— Я всякого в жизни насмотрелся, но сейчас даже не знаю, что и сказать. — С раздражением кивнул в сторону оставшейся в комнате Славки. — Твоя жена, получается, после всего этого пропала? И там, вроде, даже суицид рисуют?

Я лишь хлопнул его по плечу и пошёл дальше.

— Слушай, ну, может, помочь чем? — окликнул он. — Что бы хоть как-то…

Я не ответил. А смысл?

Не помню даже, как добрался до своего района. Кажется, пешком. Просто шёл и не замечал ничего вокруг. Даже не знаю, как долго разрывался в кармане телефон, пока какая-то случайная прохожая не дёрнула меня за рукав:

— У вас звонит…

Машинально принял вызов.

— Данила, здравствуй… — как-то подозрительно мягко начала Оксана. Слишком мягко даже для неё, если такое вообще возможно. — Ты там как?

— Нормально, — невольно замедлил я шаг. — А что?

— Ну… — замялась она. — В общем, мы получили письмо. От Марины…

Письмо оказалось самым обыкновенным — бумажным, написанным от руки. Оксана переслала мне его единственную, сфотканную на телефон страничку.

— Только это пока негласно, — предупредила она. — Андрей зол, не хочет тебе его показывать. Но он скорее всего не выдержит и ещё и к тебе нагрянет за объяснениями. Однако, я считаю, ты имеешь право знать уже сейчас. В конце концов, оно имеет к тебе прямое отношение. И знаешь, что ещё… — Замялась. — Может, Андрей прав, и я действительно просто наивная дурочка, но я всё равно не верю, что ты на такое способен. А там уже… — Тяжело вздохнула. — Словом, если это правда, то пусть остаётся на твоей совести, а я лучше так и останусь наивной дурочкой.

Всё, что я мог сделать после такого эпичного монолога — это опуститься прямо здесь на покрытую изморосью отмостку какого-то павильона и открыть фотку письма.

Почерк был Маринкин, я узнал бы его из тысячи — ещё с тех времён, когда, учась и работая в Старом Осколе, стабильно получал от неё по письму каждую неделю. А иногда и по два — испещрённых сердечками, отпечатками её губ и пылкими признаниями в вечной любви.

В разговоре Оксана упоминула, что конверт без обратного адреса, но всё равно, как я ни просил, так и не выслала мне его фото, и теперь я наконец понял почему: по штампу я мог бы определить город отправителя, вплоть до номера почтового отделения… И Оксана подстраховалась от этого. На всякий случай. Потому что, несмотря ни на что, даже она поддалась сомнению.

…Маринка извинялась за своё исчезновение, клялась, что иначе было нельзя. Объясняла это тем, что боится. Меня. Писала, что я абьюзер и деспот. Жестокий и беспринципный эгоист, растоптавший её веру в себя и самоуважение. Писала, что жизнь её — уже давно заточение и мука, но я угрожаю расправой, если она вздумает уйти. Сам же при этом гуляю направо и налево. И если раньше она могла всё это терпеть, то теперь встретила, наконец, человека, с которым по-настоящему счастлива… Он очень хороший, он по-настоящему любит её, а она — его, но теперь она боится и за него тоже, ведь я способен на всё… И ей очень жаль, что своим исчезновением и имитацией смерти она заставила их переживать, но по-другому было нельзя.

«Он разрушил меня и мою жизнь, но теперь я вырвалась на свободу и буду писать вам ещё, а спустя какое-то время даже приеду в гости. Или вы ко мне, как получится» — обещала она. — «Только не рассказывайте об этом ему. Я боюсь, что он меня найдёт, и уничтожит окончательно. Пусть лучше думает, что я умерла»…

Она обращалась не ко мне, а именно к родителям, но в каждой строчке я словно чувствовал ядовитый упрёк в свой адрес. Словно она знала, что письмо всё равно попадёт в мои руки. Больше того — создавалось ощущение, что это письмо и было написано для меня. Мне. Как финальный штрих и витиеватый росчерк.

— Сука-а-а-а! — пиная павильон, орал я, бесился, разрывался от боли и обиды. — А-а-а… С-сука… Тварь! Тварь! Блядь, с-сука… — молотил его кулаками, пугая своим безумным видом выскочившую из магазинчика продавщицу. — С-сука…

Упёрся в грязную мокрую стену разбитыми кулакам, опустил голову, пытаясь продышаться. Больно. Сука, как же больно… зачем? Ну зачем ТАК?!

— Мужчина, если вы не прекратите, я полицию вызову, — испуганно таращась на погнутый сайдинг пролепетала выскочившая на шум продавщица.

— Ну и ладно! — задрав лицо к моросящему ледяным дождём небу заорал я. — К чёрту катись!!! Давай, давай, беги! — орал драл горло и связки, адским напряжением скручивая всё тело, но казалось мало, хотелось доораться до самого неба, на другой край света, в самое пекло Ада. Чтобы и она знала, чтобы услышала мой ответ: — Ты слышишь?! Забуду на раз-два!

Тесть действительно приехал — уже на второй день, ближе к ночи. Без предупреждения, без церемоний. Замерли с ним, разделённые порогом… И я покачнулся, распахивая калитку шире и давая войти во двор.

— Морду бить будете?

Отхлебнул вискаря из горла бутылки. Босые ноги стыли на влажной от измороси тротуарной плитке, но это было даже забавно. Хоть какие-то ощущения извне.

— Как пойдёт, — окинув меня взглядом, пообещал тесть. — Но для начала хотел бы спросить — тебе не кажется, что всё это напоминает… чердак? 1

Я усмехнулся. Да, мне так казалось. И я даже надеялся на это. Ровно до тех пор, пока не узнал, кто был заказчиком Славки и не прочитал это грёбанное письмо.

— Нет. Вы меня, конечно, глубоко извините, папа, но мне это напоминает тупую месть избалованной принцесски, которая возомнила себя центром вселенной. И я даже догадываюсь, кто у нас там теперь новый прынц. Но мне насрать. Серьёзно. Даже наоборот, как-то знаете, — раскинул руки, и стараясь не раскачиваться слишком уж сильно, глубоко вдохнул, — дышать легче стало! Свобода, блядь. Сладкое слово свобода! — Голова резко закружилась, я опустил её, растирая лицо ладонью. — Ю-ху-у-у, короче, и всё такое. Пить будете? — Протянул ему бутылку, но он не взял.