Рапсодия гнева - Дмитрий Янковский

Он достал из носимой аптечки шприц-тюбик промедола и, скривившись, вонзил толстенную иголку Андрею в бедро.

– Bay! – дернулся корректировщик. – Сдурел? Блин, и так больно. Калибр-то крупноват, а? Вон какая дырка в куртке… Хорошо хоть навылет!

– Ну, тебя разобрало… Помолчи чуть-чуть, и так ведь перевозбужден! Экономь силы и прикуси язык. Сейчас полегчает. Что будем делать? До ночи так лежать? Так у них наверняка есть и ночная оптика. Блин… Снять бы его…

– Да уж прямо… Как ты его снимешь? Мы у него пристреляны, а сами даже приблизительно не знаем, где враг притаился. У-у-у-у… черт… Да и я сейчас тебе помочь не смогу.

У Андрея на лбу ниже шлема выступили частые капельки пота, а лицо быстро приобретало цвет старого, чуть пожелтевшего известняка. Бледность умеренная, но цвет лица нехороший, да и дыхание участилось сверх всякой меры. Что-то совсем ему худо… Явно развивается шок, хотя введено обезболивающее – значит, это не болевой шок. Ох, худо дело… Саша бегло осмотрел рану, но ничего утешительного не разглядел. Пуля от спины до груди прошла круто снизу вверх, проскочила навылет, значит, канал очень длинный, а это плохо – много сосудов перебито. Хорошо хоть с краю, но это слишком уж слабое утешение. Кровь вытекает явственными тугими толчками – вся форма уже промокла. Н-да… При потере около литра начинается первая стадия геморрагического шока, и похоже, что это она и есть. А с этим инъекцией промедола не справиться, нужна настоящая медицинская помощь, нужен кровезаменитель, причем в приличных количествах, потом нужна настоящая свежая кровь нужной группы.

Фролов распорол ножом куртку друга, наложил на раны тампоны и принялся бинтовать. Как только его локоть или плечо на миг показывались из-за рюкзака, воздух прошивала быстрая пуля – американский снайпер не успевал вовремя выдавить спуск. Хотя подготовка у него отменная, это точно, вот только реакция немного запаздывает, но это приходит только в боях. Но на психику его давить научили – пару раз шарахнул в рюкзак: хрумкнул термос, звонко разлетелись линзы бинокля, отозвался рыкнувшим рикошетом металлический ящик с патронами.

Саша первый раз за день испугался – в таком беспомощном состоянии он не находился еще никогда. Нервы начали быстро сдавать, тихо подкрадывалась цепкая молчаливая паника. В такие моменты главное молчать, иначе все выплеснется, весь страх, все отчаяние, а Андрею плохо и без того. Надо держаться.

Корректировщик дрожал, как одинокий осенний лист на промозглом ветру, того и гляди, сорвется и полетит, полетит… В неизведанные черные дали, где, может, и нет ничего. Жизнь быстро покидала его вместе с кровью.

Фролов понял, что для друга единственный шанс – очень быстрая медицинская помощь. Хоть сдохнуть, а надо тащить. Лучше пусть пристрелят на месте, чем на такое смотреть.

– Баритон, я Эхо, прошу связи!

– Я Баритон, – ответил совсем другой, молодой, но тоже незнакомый голос.

– Баритон, у меня раненый. Тяжело. Сильное кровотечение. Подстрелили из Каравьюрта. Снайпер. Прошу помощи, нужен транспорт.

– Эхо, никакой транспорт по склону не пройдет, попробуйте спуститься вниз, к северу от селения. Мы вас подберем. Американцы обозначили для нас зону в триста метров от окраины Каравьюрта. Ближе подойти мы не можем, начнут стрелять.

– Что?! Да мы в километре от них, не меньше! Какого черта палят? Ладно, потом разберемся с ними. Сейчас иду на северо-восток. Буду на дороге, в полукилометре на север от Каравьюрта.

– Конец связи.

«Мстят, сволочи… Конечно, мстят. За сбитые вертолеты, за погибших товарищей. Вроде бы все нормально – война. Да только они нам войны не объявляли! Вот же в чем подлость! Кто же их звал вторгаться сюда? Да если б объявили войну, их бы вынесли еще в лагерях беженцев, даже духу бы не осталось. Но так вроде друзья, улыбаемся друг дружке, президенты друг другу руки жмут. А снайперы в это время жмут спусковые крючки. Я тоже стрелял чеченцам в спину. Стрелял. Но я и в лицо им говорил, что они враги, что они рвут мою родную землю на части, убивают, грабят, насилуют. А что мы сделали американцам? Не даем взять то, что нам принадлежит по праву? Наших женщин, выманиваемых брачными агентствами за границу путем несбыточных обещаний, наших ученых, наших детей, одурманенных американской свободой и безнаказанностью. Да хрен вам! Не возьмете вы ничего. Не возьмете! Это я вам говорю, Александр Фролов…»

Саша до конца поднял запорный рычаг Обманщика, успокоился. Андрея всего колотило, одышка просто ужасная, грудь вздымается частыми короткими толчками, по лицу расползается глубокая, мертвенная бледность, даже ногти посинели. Он уже не говорил ничего, живот под бинтами жутковато опух и посинел огромным кровавым отеком.

Держись, братишка! Сейчас, сейчас…

«Так, примерный сектор, в котором засел американский снайпер, мы можем предположить по характеру ранения. Снизу вверх, боковое смещение незначительное… Надо напрячь память. Что у нас там? Дом виднелся, решетчатая вышка какая-то, куча мелких домишек… Нет, в жизни так его не найти… Эх, поглядеть бы в оптику… Ну хотя бы секунд пять! А так он может быть в этом секторе где угодно, хоть на дереве – ищи-свищи!

Ладно, поменьше эмоций, мозгами думай… Где бы ты сделал позицию, если бы сидел в Каравьюрте? На вышку бы точно не полез – мобильность нулевая, да и торчит она, словно гвоздь в заднице. Можно на дереве, но очень уж неудобно сидеть. Лучше всего на крыше, конечно, – лежишь, как на пляже, вот только маскировка хреновая. Спрятаться негде. А если на чердак?! И бить через чердачное окошко? Та-а-а-к… Похоже на правду. Надо вспомнить, как точно стоят домики, в какую сторону чердачные окошки у них… Пустое занятие – память не фотоаппарат! Нужно посмотреть. Время, время…»

Саша отчаялся совершенно, но в голове настойчивым пульсом бился очень рискованный план. Тут уж точно – либо грудь в крестах, либо голова в кустах! Но сколько же можно умирать в один день? Идет оно все к лешему! Кто не рискует, тот не живет. Он вытянул нож и сделал на ткани ранца основа-тельный надрез, потом через дыру очень аккуратно раздвинул лежащие в рюкзаке предметы, освободив ровный проход к противоположной матерчатой стенке. Теперь если американец стрельнет, пуля прошибет от макушки до задницы. Последний надрез делать было страшно до ужаса, до холодного липкого пота, но рука, хоть и с дрожью, полоснула ножом по ткани. Главное, пониже, пониже, чтоб трава скрыла дыру от глаз засевшего в селении снайпера.

Чуть успокоившись, Саша расширил входную дыру так, чтоб просунуть в нее голову, теперь он был похож на фотографа, спрятавшегося под черной накидкой старинного фотоаппарата. Зато через малюсенькую дыру в противоположной стенке, будто через объектив, был виден весь Каравьюрт, только трава немного мешала, но это мелочи.

Вот же черт! Нет в этих домах никаких чердачных окошек! Что за напасть? Словно удача равнодушно отвернулась, выработав положенный ей ресурс. Ну уж дудки! На удачу надейся, а сам не плошай! Наверняка где-то что-то найдем, нужно только смотреть очень внимательно. Как Андрей. Вот он бы сразу засек позицию – настоящий мастер!