Цепи судьбы - Маурин Ли

Роб остановил машину у домика в Эйнтри и еще раз поцеловал меня в щеку.

— Как я уже сказал, это был замечательный день, — прошептал он.

Я зашла в дом и обнаружила, что Марион уже легла спать, а Чарльз ожидает моего возвращения, чтобы всласть пожаловаться мне на жизнь. Именно в этот день их брак распался. Возможно, навсегда. Судя по всему, во всем была виновата машина Роба.

Барни навсегда запомнил чувство полного отчаяния, которое он испытал, глядя, как его брат с другом направились, хромая, в направлении Дюнкерка. Он вздохнул и завел двигатель своего грузовика. Можно было придумать множество причин в свое оправдание, которые позволили бы Барни развернуть машину и поехать с этими парнями. Например, что он неправильно понял приказ, или поломался грузовик, произошел несчастный случай, он потерял сознание, а когда пришел в себя, оказалось, что он находится на борту корабля, идущего в Англию, но не имеет ни малейшего представления, как он туда попал. Барни уже остался без водителя, который вышел на минутку по нужде и был ранен в плечо во время воздушного налета на их колонну. Его пришлось оставить в Дюнкерке вместе с другими ранеными, и теперь Барни предстояло уже в одиночку проделать путь в расположение своей части.

Он ничуть не удивился бы, если бы обнаружил, что теперь его часть находится совсем в другом месте, а вовсе не в Сен-Валери, куда она направлялась, когда ему было предписано отвезти с десяток тяжелораненых солдат в Дюнкерк. Местечко Сен-Валери находилось в сотне миль от нынешнего местонахождения Барни, и в его отсутствие могли поступить самые разнообразные распоряжения. Как ему следует действовать в этом случае?

Хуже всего было то, что его путешествие страшно затянулось. Дорога была забита беженцами всех возрастов, от малышей до стариков, пытающимися убраться подальше от наступающей гитлеровской армии. Барни мог только медленно ползти вперед. Он не решался пользоваться клаксоном, боясь еще больше напугать этих несчастных людей. До недавнего времени почти все они вели самое заурядное существование. Сейчас они несли самые ценные вещи в чемоданах или мешках, ведя за руку или держа на руках крохотных ребятишек. Лошади напрягались изо всех сил, таща за собой переполненные повозки. Детские коляски были нагружены постельным бельем и одеждой.

То, как медленно он вынужден был ползти, то и дело останавливаясь и снова трогаясь, напомнило Барни день, когда они с Эми возвращались из Лондона. Тогда он проклинал заторы, осыпая их всеми известными ему ругательствами. Но это не шло ни в какое сравнение с тем, с чем ему пришлось иметь дело теперь. По крайней мере, тогда он возвращался домой, а рядом с ним сидела Эми.

Барни вспомнил, как плохо ему было, когда они добрались домой. Эми уложила его в постель, поставила ему на лоб компресс и заварила чай. Лежа рядом с ним, она рассказывала ему, как сильно его любит.

Эми… Барни свернул с главной дороги на узкую проселочную, напрочь лишенную движения. Он остановил грузовик и ссутулился за рулем. Ему казалось, что он попал из относительно мирной жизни в жестокий, агрессивный мир. Здесь царили совсем другие законы, а человеческая жизнь утратила всякую ценность.

— Ф-фух! — громко выдохнул он. Из нагрудного кармана Барни извлек чернильную ручку и маленький блокнот в ярко-красной обложке. По меньшей мере четвертая часть страниц была заполнена его аккуратным мелким почерком. Это был его дневник. Когда-нибудь он отошлет его Эми.

Барни проставил дату и продолжил писать: «Доставил в Дюнкерк двенадцать раненых. Их отправят в Англию. На обратном пути встретил Хэрри и его друга, Джека. Очень грустно. Очень голоден». Он минуту грыз ручку, затем продолжил: «Очень хочется пить. Люблю тебя больше, чем весь чай Китая, моя дорогая Эми». Барни понимал, что последняя фраза кажется бессмысленной, но был уверен, что жена его поймет.

Остановив грузовик, Барни почувствовал, что у него кружится голова. Он и в самом деле был очень голоден и страшно хотел пить. Все припасы он раздал раненым. Кроме того, он не спал со вчерашнего утра.

Все, что у него оставалось, это пачка «Синиор сервис». Сигарета не избавит его ни от голода, ни от жажды, зато поможет успокоить нервы. Но в кабине грузовика было слишком жарко. Барни выбрался из нее и сел на обочине, в тени ярко-зеленой живой изгороди, покрытой белыми цветами. Цветы были очень душистыми, а тень кустов дарила прохладу. Здесь было очень тихо, и он мог бы легко забыть (или сделать вид, что забыл), где находится и что происходит в этой части света.

Барни не услышал приближения самолета. Он вынырнул из ниоткуда и с оглушительным ревом пронесся менее чем в двенадцати футах над его головой. Барни не успел двинуться с места. Раздались странные, похожие на плевки, звуки, затем крики, и самолет умчался, исполнив задуманное.

Барни в последний раз затянулся сигаретой и выбросил окурок. Сколько бы он ни жил, никогда ему не понять немецких летчиков, способных атаковать беспомощных беженцев.

Он опять вскарабкался в кабину грузовика. Брезентовый тент был продырявлен пулями. Одна прошила мундир, оставленный на сиденье. Если бы Барни не выбрался наружу, чтобы покурить, он был бы уже мертв.

Крики не стихали. Дорога позади грузовика наверняка залита кровью. Там, несомненно, будут и раненые, и погибшие. Все это было слишком неправдоподобно. Это могло быть только частью самого страшного кошмара в его жизни. На одеревеневших ногах Барни опять выпрыгнул из кабины и поспешил на помощь.

К концу дня от нескончаемого потока беженцев остался жалкий ручеек. Барни смог набрать приличную скорость, но вскоре заметил, что у него очень мало бензина. Если бензин закончится, у Барни появится уважительная причина, чтобы бросить грузовик и пешком отправиться в Дюнкерк. Но он получил от командира приказ вернуться, и не имело никакого значения, каким образом он это сделает. Можно было ехать на грузовике или идти пешком, прыгать на одной ноге или лететь.

Барни подъехал к перекрестку, на каждом углу которого было три или четыре дома, и остановился. Это было безлюдное место, без малейших признаков жизни, но, быть может, ему удастся найти здесь воду: колодец или колонку. Во рту у Барни пересохло, как в Сахаре. За стакан холодной воды он готов был отдать полжизни.

Его усталый взгляд остановился на маленьком одноэтажном здании, и Барни усомнился, что то, что предстало его взору, реально существует. Скорее всего, это мираж, вроде тех, которые видят люди, заблудившиеся в пустыне, когда жажда порождает в их мозгу галлюцинации. На окне домика было написано слово «Бар», дверь была открыта настежь, а на засыпанном гравием дворике стояла бензиновая колонка.

Барни припарковал грузовик у колонки и выбрался наружу. Он с трудом держался на ногах, но ему все же удалось доковылять до открытой двери. Он ухмылялся, потому что сам себе напоминал Чарльза Лоутона в фильме «Горбун собора Нотр-Дам».

Оказавшись в баре, Барни смог выпрямиться, опершись на стул.