Лайки вместо цветов - Дарья Сойфер

И он сделал. Уложил её на матрас и заставил время течь в своём темпе. Наслаждался каждым касанием, каждым поцелуем, прерывистым вздохом и запахом. Запоминал причудливый рисунок родинок на её теле, будто это были отметки на карте сокровищ. Любовался едва заметным пушком на коже, лодыжками, коленками и этой её манерой поджимать пальцы ног в моменты удовольствия. Оттягивал собственный финал для того, чтобы она пережила всю гамму ощущений, показал ей всю палитру своих умений, хотел затмить всех, кто у неё когда-то был. Выложился на полную, и если бы это был бы не секс, а экзамен, ушёл бы из аудитории под аплодисменты профессуры.

Покупая землю в Захарьево и старый особняк, Матвей не думал, что это место будет хоть как-то ассоциироваться с плотскими забавами. Но даже много лет спустя одного названия Соломатину хватало, чтобы в памяти всплыли обычный матрас, свечи и Лерины хрипловатые вскрики и всхлипы, а в штанах стало до боли тесно.

И позже, когда дыхание восстановилось и пульс снизился до отметки «можно в космос», Матвею впервые захотелось не уснуть, а начать задавать неудобные вопросы, как обычно делали его бывшие. Из серии «что будет с нами дальше» или «какими ты видишь наши отношения». К счастью, у Соломатина хватило ума промолчать. Спугнуть Леру было легче, чем закоренелого холостяка упоминанием ЗАГСа в разговоре. Нет уж, теперь, когда установилось шаткое подобие перемирия, Матвей ставить на кон всё ради пары слов не собирался. Он войдёт в её жизнь маленькими шажочками, постепенно, без суеты. И пусть это займёт кучу времени, однажды Лера откроет глаза и поймёт, что дышать не может без золотого принстонского мальчика. И они будут вместе приезжать на выходные в Захарьево, когда уже закончится реставрация, любоваться старым дубом…

Матвей уснул с улыбкой. Впервые за последние дни он спал, как после студенческой попойки: крепко и без сновидений. И лишь под утро вдруг стал ворочаться то ли из-за неудобного матраса, то ли из-за слишком мощного обогревателя. Перед глазами замелькали картинки вчерашнего вечера: Лера в красном платье, охранник с фонарём, макет в пустом зале… Вот он, Соломатин, целует её, она плачет, а потом закрывает лицо руками и безостановочно шепчет: «Прости меня, прости…»

Он подскочил, запустил в волосы пятерню, растерянно поморгал, вспоминая, где он и почему так болит спина. Лера была рядом, спала как ни в чём не бывало, кудри разметались по подушке.

Матвей встал осторожно, замирая после каждого движения, чтобы не разбудить свою своенравную журналистку. Прокрался в зал с макетом и набрал доставку еды, чтобы заказать завтрак. Решил, что день, который начался в постели с Лерой, должен пройти вдали от людей и лишних поводов переругаться.

Подумал, что платье и шпильки – не лучшая экипировка для прогулок, поэтому попросил охранника смотаться в ближайший гипермаркет и купить какие-нибудь джинсы, куртку, сапоги. Мужские и женские, потому что итальянский костюм тоже вряд ли выдержал бы испытание русской осенью.

Лера спала, когда приехал охранник с пакетами, спала, когда звонил курьер-узбек и мучительно долго выяснял, где же всё-таки найти Захарьево. Спала, даже когда Матвей выгрузил на переговорный стол горячий кофе и свежую выпечку, и уже опасаясь за сохранность завтрака, Соломатин всё же решился её разбудить.

Интересно, если спросить её, почему она плакала вчера, она объяснит или, вздёрнув подбородок, заявит, что в принципе никогда не плачет?

– Мы уезжаем? – были её первые слова.

– Не сейчас. – Матвей нежно улыбнулся, любуясь львёнком, укутанным в одеяло. Грива превратилась в пушистое облако, неподвластное гравитации. – Кофе будешь?

– Да, только дай я оденусь… Где платье?

– Я подумал, тебе будет неудобно в нём. Вот держи. – Он протянул ей джинсы и розовую толстовку с единорогом.

– Вещи твоей бывшей? – тут же нахмурилась она.

Ревнует. Определённо ревнует.

– Вот этикетки, – терпеливо пояснил Соломатин, спрятав довольную ухмылку. – Я попросил охранника, и он сказал, что его старшая дочь обожает такие.

– У тебя какие-то планы на сегодня? – поинтересовалась Лера, выходя в зал уже при полном параде. Единорог на её груди весело скакал по радуге и излучал сердечки, Лерино же выражение лица больше бы подошло Че Геваре.

– Революция подождёт. – Матвей торопливо отхлебнул кофе, чтобы не рассмеяться. Этого бы ему точно не простили. – Садись, ты вчера не дала мне закончить экскурсию.

Лера аккуратно села на край стола, отщипнула хвостик круассана со сливочным кремом и положила в рот, не сводя с Матвея подозрительного взгляда.

– Думаешь, я тебя отравить собираюсь? – Он удивлённо вскинул брови.

– Я сейчас скажу то, что никогда и никому не говорила, – медленно начала она с тихой угрозой в голосе. – И очень надеюсь, что мои слова останутся в этой комнате.

Матвей сглотнул. Или она сейчас признается, что работает на ФСБ, или выложит длинный список неизлечимых венерических заболеваний.

Но Лера закончила жевать, прищурилась и сказала то, что Соломатин даже не надеялся от неё услышать:

– Ты самый заботливый мужчина из всех, кто мне встречался.

– И… это всё? – недоверчиво уточнил он.

– В целом – да. Но я пытаюсь понять, с чего ты решил заботиться именно обо мне, учитывая наши… Хм… Разногласия. Я ведь не твой типаж, давай начистоту. Это розыгрыш? Изощрённая месть? Сейчас выбежит твой приятель с воплем «Тебя прокачали!»?

Соломатин расхохотался.

– Ни за что не поверишь, но я всегда думал, что из Власова вышел бы идеальный ведущий шоу с подставами!

– И всё-таки. В чём план, Соломатин?

– Ты что, серьёзно спросила? Какие типажи, Лер?

– Я умею пользоваться поиском. Я видела эшелон твоих бывших – и это только тех, что ты засветил прессе. Уверена, на самом деле их было гораздо больше.

– Не я выбирал их. Они – меня. Я живой человек, Лера. Если ко мне клеится молодая симпатичная женщина, почему я должен отказывать? Я не давал обет безбрачия. А ты… За тобой мне захотелось охотиться самому. Не знаю почему.

– Нам лучше поговорить прямо сейчас, – пугающе серьёзно сказала она. – Есть кое-что, что ты должен знать обо мне…

– Если это не ЗППП[4], слышать ничего не хочу. – Он поднял руку. – Не порть момент. Даже если у тебя трое внебрачных детей от четырёх браков, судимость и от скелетов не закрывается шкаф, мне всё равно. Хочу провести этот день вдвоём. Без бывших, страшных тайн и прочего хлама. Ты – и я, ладно? Дай нам шанс на перемирие.

Лера погрустнела, опустила взгляд, задумчиво ковыряя круассан.

– Вот и славненько, – подытожил Соломатин. – А теперь я расскажу тебе такое, от чего ты просто выпрыгнешь из трусов.

Она поперхнулась и уставилась на него квадратными глазами.