Поднебесная - Гай Гэвриэл Кей

– Я тоже говорю на вашем языке, принцесса. Лучше, чем он, – богю усмехается, обнажая кривые зубы. Здесь видна конкуренция. Он старше по положению.

И Ли-Мэй с удовольствием отмечает, что тот, кто стоит перед ней, сердито смотрит на нового претендента. На этот раз она улыбается тому, кто сидит на коне:

– Я тебя слышала, но я сама буду решать, кто из вас говорит лучше. Я дам вам всем знать, после того как у меня будет время рассудить.

Она думает, что им нужно заплатить, удержать этих людей в равновесии. Любая женщина из Да-Мина кое-что знает о том, как это сделать. Всю жизнь Ли-Мэй славилась тем, что задает вопросы, и теперь, здесь, она может узнать кое-какие ответы.

Ей нужно узнать как можно больше о мужчине, за которого она выходит замуж, и о жизни женщин в степи. Если существование станет мрачным кошмаром, она сама его прекратит. Но если дни и ночи можно хоть как-то прожить здесь, за пределами Стены и известного мира, она решила попытаться. Она пытается уже сейчас.

Ли-Мэй смотрит на стоящего перед ней мужчину.

– Твое имя? – Она продолжает говорить повелительным тоном и держаться надменно.

– Сибир, – отвечает он. Потом прибавляет: – Принцесса. – И склоняет голову.

– Пойдем со мной, – приказывает она, и тем самым делает ему подарок, чтобы другие видели и завидовали, – пока они поставят юрты. Расскажи мне, где мы находимся, как далеко нам еще ехать. Научи меня названиям вещей.

Не дожидаясь его, она идет к воде, прочь от этой сгрудившейся толпы всадников, от носилок и разобранных юрт. От косых лучей солнца впереди нее лежит длинная тень. Держись величественно, напоминает она себе, высоко поднимая голову. Небо, думает она, огромное, в горизонт (тот горизонт, за который ее выдали замуж) поразительно далеко… Сибир энергично шагает вслед за ней, быстрым шагом.

Ей нравится, что он не идет рядом с ней, а держится на полшага сзади. Это хорошо. Еще хорошо то, что ее сердце уже не бьется так быстро. Правая рука все еще горит после той пощечины, которую она ему дала. Ей не верится, что она это сделала.

Почва неровная: в ней кроличьи норы и норы других животных. Сурков. Трава у озера удивительно высокая, она почти достает Ли-Мэй до талии. Кузнечики прыгают, когда она идет сквозь нее. Ей понадобятся туфли получше, понимает она. Она не знает, какую одежду ей упаковали с собой во дворце. Она намеренно игнорировала все это в то время, охваченная гневом. Сегодня она прикажет одной из своих женщин открыть сундуки и ящики, которые они везут на север, и посмотреть.

– Я собираюсь делать это каждое утро перед отправлением и каждый вечер, когда мы разбиваем лагерь, – говорит она, оглядываясь. – И еще в полдень, когда мы останавливаемся поесть, если ты не предупредишь меня об опасности. Я хочу, чтобы ты мне прислуживал. Ты понимаешь?

«Ты понимаешь?» Она говорит, как брат Лю. Да, в этом есть ирония.

Человек по имени Сибир не отвечает, это неожиданно. Она встревоженно оглядывается на него. Она вовсе не чувствует той уверенности, с которой говорит. Как она может быть уверена? Он остановился, и она тоже.

Он смотрит не на нее.

Произносит что-то на своем языке. Проклятие, молитву, заклинание? У них за спиной, в колонне всадников, все тоже замолчали. Никто не шевелится. Эта неподвижность неестественна. Они все смотрят в одном направлении – в сторону озера, но дальше него, выше, на холмы, где должны находиться норы сурков.

Ли-Мэй поворачивается и смотрит туда.

Еще одно дуновение ветра. Ли-Мэй поднимает обе руки и складывает их на груди, будто защищаясь, а потом снова, со всей силой, ощущает, как она одинока, как далеко от дома.

– Ох, отец! – шепчет она, удивляя себя. – Зачем ты покинул меня в этом испытании?

Из всех живых созданий катайцы больше всего боятся волков. Они всегда их боялись – крестьяне, занимающиеся выращиванием риса и другого зерна, орошением и терпеливой обработкой земли.

На вершине холма, за озером, на открытом месте, стоит дюжина волков, неподвижных на фоне неба, освещенных поздним солнцем. И они смотрят вниз на них, на нее.

Сибир наконец начинает говорить напряженным, низким голосом:

– Принцесса, возвращаемся обратно. Быстро! Это неестественно. Они позволяют себя видеть! Волки так никогда не делают. И…

Его голос прерывается, словно он потерял дар речи, на любом языке.

Ли-Мэй все еще смотрит на восток. Она видит то, что видят все они.

На вершине холма, среди волков, появился человек.

Звери расступаются перед ним. Они действительно это делают.

И Шэнь Ли-Мэй с внезапной, ужасающей уверенностью понимает, что путешествие ее жизни вот-вот снова изменится. Ни один человек не может понять, как пути могут разветвляться, и как разветвляются, и отчего это происходит. Потому что так устроен мир.

В тот самый вечер, во дворце Да-Мин, у северной стены Синаня, с обширным Оленьим парком внутри, который виден сквозь открытые балконные двери, одна женщина играет на струнном инструменте в палате приемов на верхнем уровне, развлекая музыкой императора и компанию избранных придворных. Наследник императора, Шиньцзу, тоже здесь. Принц держит в руке чашку с вином, которое ему постоянно подливают.

Император Тайцзу, Светлейший повелитель пяти добродетелей, правящий с благословения небес, не отрывает глаз от играющей женщины. То же самое можно сказать обо всех людях в комнате. (Один мандарин, сидящий рядом с императором, необычайно крупный мужчина, также наблюдает краем глаза, безуспешно пытаясь проникнуть в его сердце.)

Вэнь Цзянь, Драгоценная Наложница, привыкла быть объектом всеобщего внимания. Так уж повелось, такая она сама. Это всегда так, играет ли она на музыкальном инструменте, как сейчас, или просто входит в комнату, или едет на коне через город, или по паркам дворца среди воды или деревьев. Все признают, что так и должно быть. Ее уже причислили к самым легендарным красавицам Катая.

Ей двадцать один год.

При виде нее у человека захватывает дух и меняется ритм биения сердца. При первой встрече с ней и каждый раз после: словно память стирается, а затем возрождается. При виде Вэнь Цзянь человек думает о невозможной спелости, затем о фарфоре или слоновой кости, а затем пытается примирить эти образы. И терпит неудачу.

В этот вечер в руках Вэнь Цзянь инструмент западного происхождения, вариант пипы, на котором играют пальцами, а не медиатором. До этого она пела, но сейчас умолкла; только звуки струн волнами перетекают через комнату, где стоят колонны из нефрита и алебастра; некоторые из последних так искусно обточены, что вставленные внутрь фонари излучают свет.

Слепой мужчина с флейтой сидит на плетеной циновке рядом с женщиной. В выбранную ею секунду она берет последнюю ноту, флейтист узнает этот сигнал и начнет играть. Вэнь Цзянь встает – все видят, что она босая, – проходит по розовому мраморному полу и останавливается перед троном, который раньше принесли в эту комнату.