Город Мечтающих Книг - Вальтер Моэрс

Подойдя к перилам, он заглянул вниз в Кожаный грот.

— Тебе уже многое про нас известно. — Его голос зазвучал вдруг торжественно. — Теперь тебе пора познакомиться с нашими сородичами. Во второй раз в истории нашего народа такой чести удостаивается некнижнец. Кипьярд, Данцелот, оповестите всех, чтобы собирались на ормование!

На ормование? Звучит как старомодный обычай. Это как-то связано с унаследованной верой в Орм? Или, может, на языке книжнецов это означает «обед», и они сейчас сбегутся, чтобы сообща мной полакомиться? Фистомефель Смайк, Клавдио Гарфеншток, Хоггно Палач — в последнее время на мою долю выпало слишком много сюрпризов, после такого трудно кому-то доверять.

Данцелот и Кипьярд побежали разносить новость. Другие книжнецы передавали ее дальше. По Кожаному гроту она распространилась как лесной пожар, и уже через несколько минут гул голосов и эхо слились в единый хор: «На ормование! На ормование!»

Собравшись с духом, я спросил:

— А что это… Такое… э… ормование?

— Старинный варварский ритуал, во время которого с тебя живьем сдерут кожу, а после мы тебя сожрем, — ответил Гольго. — Сам понимаешь, мы же циклопы.

Я отшатнулся, колени у меня задрожали.

— Шучу, — усмехнулся Гольго. — Ты в замонийской литературе хорошо разбираешься?

Надо успокоиться, сказал я себе, но шуточки книжнецов действовали мне на нервы.

— Немного. У меня был хороший крестный в литературе.

— Тогда получишь удовольствие. Слушай внимательно. Мы, конечно, можем тебе сейчас представить всех до единого книжнецов с именами их писателей, и на том покончить, ясно?

— Ясно. — Кто бы мне объяснил, к чему он клонит?

— Но где тогда удовольствие? И завтра ты бы снова все забыл. Или перепутал. Ясно?

— Ясно.

— Поэтому каждый книжнец предстанет перед тобой лично, а ты должен будешь угадать, как его зовут.

— Что?

— Поверь мне, так ты гораздо лучше запомнишь имена. Происходит ормование так: каждый книжнец выбирает из собрания сочинений своего писателя характерный отрывок — тот, при написании которого, на его взгляд, по жилам автора с наибольшей силой тек Орм. Эти строчки он тебе процитирует. Если ты хорошо разбираешься в замонийской литературе, то большинство угадаешь. Но если ты ее не знаешь совсем, то страшно опозоришься. Это мы и называем ормованием.

Я с трудом сглотнул. Силы небесные, а так ли хорошо я знаю замонийскую литературу? По каким меркам тут судят?

— Должен тебя предупредить, — таинственно прошептал Гольго, — у некоторых книжнецов престранные критерии при выборе отрывков. Я даже подозреваю, что кое-кто намеренно выбрал нетипичные, чтобы их труднее было отгадать.

Мне пришлось снова сглотнуть.

— А нельзя просто назваться и на том покончить? — предложил я. — У меня хорошая память на имена.

Но Гольго уже отвернулся и грозно крикнул:

— На ормование! На ормование! Собирайтесь все на ормование!

А после повел меня с галереи вниз к подножию машины, где книжнецы уже образовали большой круг. Сбежать я не мог, и теперь они бесцеремонно меня разглядывали, буравя сияющими и проницательными циклопьими глазами. Я почувствовал себя, словно был голым и под микроскопом. Призывные крики постепенно смолкли, и воцарилось напряженное молчание.

— Перед вами, мои дорогие книжнецы, — возвестил в тишине Гольго, — стоит Хильдегунст Мифорез. Он приехал к нам из Драконгора, и он начинающий писатель!

По собранию прокатился шепоток.

— Книгородцы затащили его в катакомбы, где он заблудился. Чтобы сохранить его от верной гибели, Кипьярд, Данцелот и ваш незначительный покорный слуга… — тут Гольго сделал небольшую паузу, очевидно, чтобы стало понятнее, как неуместно здесь слово «незначительный», но никто на это не среагировал, — …эээ… решили, пригласить его на время к нам.

Вежливые аплодисменты.

— В следующие дни мы будем иметь удовольствие принимать у себя настоящего писателя, пусть даже он еще ничего не опубликовал. Но все мы знаем, что это лишь вопрос времени, ведь он уроженец Драконгора. Стать писателем — его предназначение. Возможно, мы даже сумеем поспособствовать его карьере.

— У тебя получится! — крикнул один книжнец.

— Да, приятель, — отозвался другой. — Просто пиши, остальное приложится!

— Аппетит приходит во время еды! — поддержали из задних рядов.

Чувство неловкости только усилилось. Ну разве нельзя начать наконец треклятое ормование?

— Хорошо, — остановил выкрики Гольго. — Теперь нам известно его имя. Хильдегунст Мифорез! Да будет оно вытиснено на корешках многочисленных книг!

— Да будет вытиснено! — хором откликнулись книжнецы.

— Но… — театрально продолжал Гольго, — знает ли он наши имена?

— Нет! — ответил ему хор.

— Как мы это исправим?

— Ормованием! Ормованием! Ормованием! — хором ответило собрание.

Гольго повелительно взмахнул рукой, и крики замерли.

— Пусть выступит первый! — приказал он.

От волнения я плотнее завернулся в плащ. Вперед вышел маленький желтоватый книжнец и, откашлявшись, дрожащим голосом продекламировал:

И завес пурпурных трепет издавал как будто лепет,

Трепет, лепет, наполнявший темным чувством сердце мне.

Непонятный страх смиряя, встал я с места, повторяя

«Это только гость, блуждая, постучался в дверь ко мне,

Поздний гость приюта просит в полуночной тишине —

Гость стучится в дверь ко мне».

Минуточку, минуточку, я же знаю! Этот ритм ни с чем не перепутаешь. Это неповторимый шедевр замонийской мрачной лирики, это же, это же…

— Ты Пэрла да Ган! — воскликнул я. — Строфа из «Вещей птицы»! Шедевр!

— Проклятье! — выругался книжнец. — Надо было взять не такое известное стихотворение!

Но он просто сиял от гордости, что его так быстро отгадали. Остальные книжнецы из приличия похлопали.

— Это было легко! — сказал я.

— Следующий! — вызвал Гольго.

Передо мной возник зеленоватый книжнец, подмигнул мне и весело пропел:

Бушует кровь в его котле,

Под обручем бурлит,

Вскипает в кружках на столе

И души веселит.