Мастер проклятий - Матвей Геннадьевич Курилкин

хотя бы, но пока мы богаты только бинтами, на которые пустили остатки старой одежды.

Рана у Мариуса выглядит неприятно, но, кажется, кость не задета. Если в ближайшее время сможем обработать как положено, для жизни опасности не будет. После того, как мы побрели, поддерживая друг друга в противоположную от моста сторону, сзади раздалось удивленное:

— Эй, вы куда?

— Ждите, сейчас вернемся, — крикнул я. Это публичное общение начало уже раздражать — уверен, в самом скором времени содержание беседы станет известно властям Памплоны и любым другим заинтересованным лицам. Мы, вроде бы, никаких стратегических сведений не выдаем, но все равно неприятно. А еще при мысли о том, где мы оставили машину, стало тоскливо. Во время боя я как-то не думал о своей многострадальной спине, не до того было. Теперь, когда адреналин схлынул, это пренебрежение мне аукнулось. Такое чувство, что едва поджившие рубцы снова потрескались и сочатся кровью. Ощущения, которые сопровождают этот процесс крайне специфические, это если мягко сказать.

Бежать не получится, я иду-то едва-едва. Мариус, который потерял много крови едва остается в сознании, так что из него тоже бегун никакой — со стороны мы, вероятно, напоминаем двух пьяниц, возвращающихся из кабака поддерживая друг друга. Такими темпами только до подъезда, где мы оставили «гражданских» членов команды, мы будем идти полчаса. И еще примерно столько же, чтобы добраться до машины, если не рискнем отправить кого-то здорового и минут пятнадцать, если наплюем на возможность их встречи с жандармским патрулем. То есть в лучшем случае три четверти часа — за это время, уверен, эта часть города будет кишеть жандармами — и все будут искать нашу компанию. С каждым шагом настроение портилось все сильнее. Я пытался заставить измученное тело шагать быстрее, подбадривал фальшивым, — сам чувствуя наигранность, — голосом Мариуса, который тоже крепился и уверял, что чувствует себя прекрасно. При всем при этом, запал наш заканчивался с удручающей скоростью.

Стало очевидно, что трофеи мы собирали напрасно — я сбросил винтовки, как только мы поднялись на улицу Босяков, запихнул их в крохотный тупичок между домами, в который даже человеку не протиснуться. Жалко было до слез, но я убеждал себя, что мы за ними еще вернемся. После избавления от груза, за спиной на некоторое время будто крылья выросли — удалось ускориться, так что наше ковыляние превратилось в скорый шаг. Оставшиеся четверть мили до той инсулы, где оставили товарищей прошли относительно быстро. Смех, да и только! Перед боем я этого расстояния и не заметил, а тут чувствую, что чуть ли не подвиг совершил. С облегчением усадив толедца возле входа в подъезд, поспешил внутрь, только для того, чтобы обнаружить его совершенно пустым. Рубио с компанией не оказалось ни на первом этаже, ни выше. В отчаянной надежде я даже взобрался по лесенке, ведущей на чердак, однако массивный навесной замок ясно показал, что мои ожидания были напрасны.

Спускаться обратно было еще тяжелее, чем взбираться наверх — воображение рисовало всевозможные ужасы, которые могли произойти с оставленными на произвол судьбы спутниками. Я почему-то был уверен, что пока нас с Мариусом не было, их захватили жандармы или даже чистые. И ведь я прекрасно понимал, что старик без боя не сдался бы. Да и Керу так просто не возьмешь, она это уже успела отлично продемонстрировать во время стычки на въезде в город. Да и толедцы сидеть сложа руки бы не стали. Все могло произойти, но без стрельбы не обошлось бы точно. И все равно верилось исключительно в плохое развитие событий.

Голоса я услышал, еще не спустившись на первый этаж. Понятия не имею, что удержало меня от того, чтобы выскочить сразу — в первый момент показалось, что это объявились наши потеряшки. Впрочем, что тут особо думать — просто не успел, быстро я мог только скатиться с лестницы, а уж никак не сбежать. А пока спускался, цепляясь за перила, успел разобрать, что говорят чужие. Слышно было отлично, благо дверь оставалась открытой:

— Еще раз повторяю, рядовой, назови своего сержанта. Если, вдруг, забыл, меня устроит имя майора жандармерии города Памплоны. Уж его-то ты не можешь не знать? — вопрос прозвучал глумливо — похоже, задающий уже не сомневается, что ответа не получит. Кажется, у нас проблемы. Вебли будто сам прыгает в руку, я осторожно крадусь к выходу. Как славно, что уже вечер, и что мы в бедном районе! На улице глубокие сумерки, а подъезд не знал света, наверное, с самой постройки. Увидеть меня невозможно даже случайно — главное, не шаркать ногами или не уронить что-нибудь. Я стараюсь даже не дышать.

Мариуса не разглядеть — он сидит возле входа в подъезд, опершись спиной на стену дома. А вот нескольких любознательных господ, окруживших его полукругом, видно отлично — их белые одежды в темноте выделяются особенно ярко. Чистые. Боль в спине, усталость и дурнота забыты начисто — когда тебя трясет от ненависти, на такие мелочи внимания не обращаешь. Я нащупываю в кармане кителя еще один револьвер — трофейный Глизенти, в офицерском исполнении, и перекладываю его на освободившееся места в кобуру. Машинка показалась удобной, в отличие от штатных капсюльных. Пара коротких вдохов, чтобы набраться решимости и насытить кровь кислородом. Целиться долго не нужно, шесть белых фигур видны отлично. Как раз по числу патронов. Выстрел, взвести курок, еще один. Чувств нет, я слишком сосредоточен. Промахнуться нельзя. Нападение внезапно и неожиданно — чистые начинают реагировать только после того, как четвертый монах падает на землю. Я успеваю свалить еще двоих, роняю револьвер, и достаю следующий. Теперь нужно сместиться, остальных я не вижу, а спира чистых насчитывает десять боевых монахов.

Пауза в стрельбе совсем короткая, но ее хватает, чтобы служители пришли в себя — когда я выскакиваю на улицу, противников уже не вижу. Пуля чиркает по косяку рядом, кирпичная крошка больно впивается в щеку. Я отшатываюсь от неожиданности, и даже не успеваю увидеть, откуда стреляют. Рядом раздается грохот выстрелов. Мариус! Живой! Наклоняюсь, хватаю товарища за шиворот и втаскиваю в подъезд, под защиту стен.

— Ох, мастер, вы вовремя, — кричит толедец. — Я уж думал, все!

— Ничего, еще попрыгаем, — нервно хихикаю я и замечаю, что парень, оказывается, успел схватить еще одну пулю, на этот раз в ногу. — Ногу себе перемотай, а то кровью истечешь. — Рикошет, что ли?

Уже не очень важно, я сам не верю, что удастся выкрутиться, хоть и пытаюсь ободрить товарища. Это сейчас их всего четверо, но