Гувернантка для капризного принца - Константин Фрес

просто разорвет меня на куски. Я ему чужая и непонятная.

Не из его мира. Эвита, хоть и редкая гадина, это та пара, которая ему нужна, которая ему подходит. Он ее усмирил бы, обломал, заставил бы быть рядом с ним. У них, кажется, это принято. Страсть и насилие ходят рука об руку. Но он Эвиты лишился…»

В этот самый миг Маша вдруг отчетливо поняла, что Эвиты в самом деле нет.

Совсем.

Нет ее знаний, нет ее воспоминаний, и за подсказками обращаться больше не к кому!

Принц был прав — после касания к ошейнику не выживают.

Эвита и не выжила.

Магия выкинула ее душу навсегда из ее тела, оставив Машу одну.

Растерянную, испуганную.

— Ну — тихо произнесла она, кое-как уняв бившую ее крупную дрожь, — теперь вы знаете все. Давайте. Убивайте меня. У меня только одно желание.

— Какое же? — преувеличено спокойно спросил принц, испепеляя Машу взглядом.

— сделайте это милосердно, — тихо произнесла она. — Я освободила вас. Вы о том мечтали, и я мечту вашу исполнила. Помните об этом. Я не хотела причинить вам вред.

— Жизнь за жизнь, — вдруг ответил Альберт, поднимаясь и принимаясь застегивать одежду. — Ты мне ее вернула, и за это я не отниму твою.

У Маши вырвался вздох облегчения.

— Кроме того, — продолжил принц, — мы все еще женаты. Я не могу избавиться от той, что даровала мне магия. Ее волей не раскидываются. Так что я покуда запру тебя и подумаю над тем, как с тобой поступить.

«Для человека, понесшего только что серьезную потерю, он слишком великодушен», —

подумала Маша с горькой усмешкой.

— Как зовут тебя, женщина? — так же невозмутимо спросил принц, натягивая роскошный камзол. — Если не Эвита, то как?

— Мария, — ответила Маша, опуская голову.

— Я запомню, — принц вдруг почему-то сдержанно поклонился.

Носком сапога подцепил нитку; порванный ошейник, и швырнул его ближе к камину.

От жара нить скрутилась, поплавилась, словно была синтетической.

«Ага, — подумала Маша. — Дракон-то свободу почуял. Сейчас он мамке все ее грешки припомнит. Может, оторвется на ней, и на меня злости уже не хватит?»

В этот миг в дверь потайной комнаты тревожно застучали. Раздались голоса, зовущие принца.

— Ваше высочество! — вопили преданные слуги принца. — Ваше высочество, скорее!

Юродивая невеста убила королеву!

— Вот демон! — в один голос изумленно вскричали принц и Маша, притом очень искренне.

Оба таращили глаза и не знали, что и сказать на это известие.

Принц был в глубочайшем изумлении.

Такой прыти от новоявленной невесты он не ожидал.

Убить королеву?!

Эту хитрую, изворотливую змею, которая сама носит в рукаве отравленное оружие?!

Которая сама даст фору любому в злодействе и в убийствах? Которая коварна и безжалостна, как ледяное море в бурю?!

— Как это вообще возможно?! — изумился принц.

Тот факт, что его, дракона, обошла какая-то девица, до сих пор ссущаяся в постель, пребольно кольнул его самолюбие. Единственное, что немного утешало его — это то, что сам он был в этот момент очень сильно занят.

— Поздравляю, ваше величество! — едко произнесла Маша.

Принц резко обернулся к ней. Его темные глаза сверкали как агаты.

— Что?. — произнес он. Вид у него был странный. Пламенный, и вместе с тем отсутствующий.

— Король умер — да здравствует король, — пояснила Маша. — В нашем случае, умерла королева. Полагаю, вы не отдадите короны лиданийцам?

Принц смолчал, хотя вид у него стал абсолютно одержимый.

— Королеву запереть — резко бросил он вдруг кратко кивнув на Машу. — С лиданийцами я сам разберусь.

И он вышел поспешно, на ходу застегиваясь и заметая длинным плащом следы.

Кто знает, хотела ли Берта убить старую королеву, или просто так вышло. Никому лиданийская принцесса не говорила о том, что происходило в ее голове. И уж не расскажет никогда.

Да только вечером, когда слуги ее уложили в постель и оставили одну. Берта и не думала слать.

Сначала она храпела, старательно изображая спящую. Чмокала как будто во сне и тихонько что-то бормотала, будто беседуя с кем-то во сне.

Она часто так делала.

Зная ее буйный, коварный и непредсказуемый нрав, слуги вечером опаивали ее сонным снадобъем. Принцесса поначалу пила его, делалась спокойной, умиротворенной, и засыпала. Но очень скоро раскусила эту хитрость, научилась опознавать отвар по запаху и специфическому привкусу, и тайком выливала его под стол или в кровать, делая вид, что в очередной раз напрудила в чистое белье.

Зато после, глубоко ночью, усыпив бдительность слуг, присматривающих за ней, принцесса выбиралась из своей постели и шла творить то, что взбредало ей в голову.

А взбредало ей всякое, и никогда ничего доброго.

Чем болела принцесса, было непонятно, и болела ли вообще — тоже. В ее голове странным образом уживались беспросветная, первобытная жесточайшая глупость и невероятная хитрость.

Знания, которые принцессе пытались привить при дворе ее отца, не дали глубины ее разуму, не породили сколь-нибудь высоких мыслей. Принцесса просто была набита ими как пустой мешок ненужными изломанными вещами.

Зато если дело касалось выгоды, принцесса была расчетлива и умна, как сто тысяч чертей.

Не было ни единой вещи, которую принцесса не могла бы получить — выклянчив, обменяв, стащив, — если ей того сильно хотелось.

И сегодня ее выгода была заключена в теле Эвиты.

В роскошном, сильном и молодом теле красавицы-герцогини, которое вожделеют все мужчины.

Берта, хоть и была дура дурой, а прекрасно понимала, что красивая и здоровая женщина может добиться большего от вожделеющего ее мужчины.

Без угроз, без пыток, к каким она прибегала, насильно женя на себе зазевавшихся привлекательных конюхов с целью провести веселенькую брачную ночь.

И как ее жених, красавец Альбер, смотрел на Эвиту, дура Берта тоже приметила.

Хоть женишок и помалкивал, злобно сопя в две дырки. И от своей невестушки-Берты рыло неблагодарное воротил!

Околдованный, связанный магическими путами, с грубо заткнутым магией ртом, он рвался всей душой к Эвите. Воздух кипел вокруг него от бессильной ярости принца. И

поэтому Берта очень заинтересовалась, а что там, под платьем у герцогини Эвиты, чего так сильно хочет Альберт.

Именно для этого она велела раздеть Эвиту и заставляла ее танцевать голышом.

Чтобы рассмотреть ее как следует.

А не для чего-либо еще.

И увиденное ей понравилось настолько, что она решилась на переселение в эту юную и прекрасную оболочку.

Надо отметить, что об этом Берта подумывала давненько.

Кто знает, было ли больное, некрасивое тело ее собственным с рождения, или же она впрыгнула в него случайно, вынужденная делать выбор как можно скорее, сию секунду.

Да только скуластое