Мой возлюбленный негодяй - Айрис Джоансен

Она не ответила.

— Жеребцом был я? — спросил он тихо. Марианна повернулась к нему спиной и сделала вид, что проверяет витраж на свет, чтобы скрыть залившую ее щеки краску.

— Какая у тебя славная попка. Маленькая, нахальная, тугая. Неудивительно, что меня преследуют такие дурные мысли.

— Я не хочу слушать всякие непристойности, — в отчаянии сказала она. — Вы не стали бы говорить такого Дороги.

— Я не стал бы говорить такого никому, кроме тебя. Дороти — прекрасная женщина, но она связана условностями, которые, как ей кажется, она презирает. Она никогда не решится на последний шаг и не скажет всем этим людям, кого в глубине души считает глупцами и невеждами, что они для нее ничто. — Джордан помолчал. — В отличие от Дороти у тебя есть честность и смелость. Такой честности я не встречал ни у одной женщины.

Что касается честности, он, может быть, и прав. Может, она и честная, но смелой она себя совсем не чувствует. Она уже начала дрожать от той непонятной слабости, которая охватывала ее всякий раз, как она оказывалась в одной комнате с Джорданом. Накануне вечером она сидела в том же кресле у камина, сложив руки на коленях, завороженно глядя на него, а он рисовал ей картины похоти и наслаждений, рожденные его безудержной фантазией.

А когда он разрешил ей уйти к себе в комнату, к ней пришли сны.

У нее снова начали дрожать руки. Она быстро положила витраж на стол, чтобы не уронить.

— У тебя разгорелись щеки. Странно. Мне кажется, что погода стоит не особенно теплая. Вчера даже шел снег. Ты не простудилась?

— Нет.

— Полной уверенности быть не может. — Он посмотрел за окно, где с крыши свисали длинные толстые сосульки. — Этим вечером я расскажу тебе об одном интересном лечении, к которому мы сможем прибегнуть, если у тебя снова будет жар.

* * *

— Ты оказалась необыкновенно упорной. — Джордан сидел, вытянув перед собой ноги. — Прошла уже целая неделя, и мы оба почти не спим. — Он лениво водил пальцем по резному цветку на подлокотнике кресла. — Еще несколько дней, и тебе грозит опасность серьезно заболеть. Да и мои силы на исходе. Положи этому конец, Марианна.

У него были прекрасные руки: загорелые, изящные, с длинными ловкими пальцами. В последнее время она все чаще не могла оторвать взгляда от его рук, когда он жестикулировал или просто клал их на подлокотники кресла.

Кресло.

Марианна хотела бы избавиться от этого наваждения, но всякий раз в ее памяти всплывали картины, навеянные обольстительными фантазиями Джордана. Даже если бы ей удалось забыть об этом проклятом кресле, горько подумала она, теперь у нее огромный запас эротических картин. Джордан позаботился о том, чтобы отныне она жила в мире, где вид даже самого простого предмета невольно будил ее чувственность.

— Почему ты колеблешься? — мягко спросил он. — Когда-то ты говорила мне, что, как и твой отец, считаешь, что дух должен быть свободным. Почему ты позволяешь себе оставаться в оковах? Ты же знаешь, чего хочешь.

Груди у нее горели огнем, все тело ныло. Достаточно ему только войти в комнату, и она невольно на это реагирует. Да поможет ей Бог — она как та кобыла, о которой он рассказывал: безмозглая, похотливая, ожидающая, чтобы ее оседлали.

Но она же не животное!

— Иначе почему же ты приехала со мной?

Марианна резко повернулась к нему:

— Вы знаете почему! Из-за Алекса. Вы вынудили меня сюда приехать.

— Я дал тебе повод сюда приехать!

— Нет!

— Ты знала, что Алексу ничто не угрожает. — Он покачал головой. — Будь честна сама с собой. Ты хотела того же, что и я. Для тебя тоже огонь горел слишком долго и слишком слабо. — Его голос упал до шепота. — Это никогда не кончится, пока ты не возьмешь того, что хочешь, Марианна.

— Это вы привыкли брать то, чего желаете.

— Разве я что-то взял? Я даже к тебе не прикоснулся. Я просто открыл двери и позволил тебе взглянуть на то, что тебя ждет за ними.

Двери комнаты, наполненной ароматом темных причудливых цветов страсти.

— Войди, — мягко уговаривал он ее. — Тебе понравится то, что ты там найдешь.

Она покачала головой.

Джордан вздохнул:

— Наверное, мне не следовало надеяться, что даже ты будешь настолько честной. Дать тебе предлог? Приди ко мне сегодня — и через два дня я позволю тебе увидеть Алекса.

Марианна повернулась и посмотрела на него:

— Вы вернете его мне?

— Нет, но я дам тебе убедиться, что с ним все в порядке. — Он встал, направляясь к двери. — Видишь? Ты принесешь себя в жертву ради своего бедняжки-братца, которого держит в плену злой герцог Камбаронский. Даже Дороги поняла бы столь достойное самопожертвование.

Марианна поняла, что Джордан собирается уйти. Он впервые оставляет ее одну в мастерской со времени их приезда в охотничий домик.

— Куда вы идете?

Он оглянулся через плечо.

— Я хочу прокатиться верхом. Мне надо немного развеяться. Чувственность, не находящая выхода, плохо отражается на моем настроении. Я вернусь к сумеркам. — Он приостановился. — Если ты не попросишь, чтобы я остался.

Она ничего не ответила.

В следующую секунду входная дверь резко захлопнулась за ним.

Марианна почувствовала облегчение от того, что осталась одна, или, по крайней мере, попыталась убедить себя в этом. Теперь она сможет сосредоточиться на том, что важно для нее. Она протянула руку, чтобы взять резак, — и застыла.

В доме было слишком тихо.

И в то же время казалось, что он по-прежнему находится с ней в этой комнате.

Медленно повернувшись, она взглянула на кресло.

«Наверное, мне не следовало надеяться, что даже ты будешь настолько честной».

«Это никогда не кончится, пока ты не возьмешь того, что хочешь».

«Я только дал тебе повод сюда приехать».

Неужели это правда?

Она с ужасом осознала, что слишком легко уступила, когда он сказал ей, что она должна сюда ехать.

Лихорадка, которую он в ней разжег, возникла слишком быстро. Достаточно было малейшей искры, чтобы чувства, таившиеся в ее душе, неожиданно для нее самой вспыхнули ярким пламенем.

Его магнетизм держал ее в плену три долгих года. Даже когда она искренне досадовала и раздражалась на него, она не могла выбросить его из головы. Он завладел ее душой, ее помыслами и сердцем с самой первой минуты, когда она увидела его в церкви в Таленке.

Марианна неохотно подошла к креслу. Протянула руку и прикоснулась к гладкому дереву спинки, хранившему еще тепло его тела.