Кремль - Иван Наживин

– Прочитать-то я вам его не могу, неграмотный я… – сказал Блоха, садясь к столу, около которого дымила в светце смолистая лучина. – Ну да я по памяти его, почитай, весь знаю… Это дело умственное, родимка, святое… Мне один благодетель в Пскове его пожертвовал, как я при починке Домонтовой стены с лесов упал… А вот поносил я его на себе сколько-то время и поправился…

– Что ж в нем прописано-то?

По бородатому добродушному лицу Блохи разлилось умиление.

– А это, родимка, как раз Христос Батюшка с Божьей Матерью разговор держал… – сказал Блоха и особенным, напевным голосом начал: – «Ай Ты, Мати, Мати, Мария, – говорит, – Пречудная Дева, Пресвятая, где Ты ночесь ночевала, где ночь опочивала?» А Она Ему и отвечает: «Ночевала Я во граде Ерусалиме, на той горе, на Ертерпе, под святым под древом кипарисным. Мне не много спалось, много во сне виделось… Родила Я Себе, – говорит, – Сына, Сына Себе да Христе Боже, Я в реке Его да омывала, во святой Ердани восплескала; садилась Я, – говорит, – на крутой на бережок, во пелены Его да пеленала, в поясы Его да увивала, в пелены Его да камчатные, в поясы Его да шелковые… На той ли на святой на Ердани чуден крест да соружали, на кресте да главы прибивали…» А Христос Батюшка и говорит Ей: «Сон-де Твой, Матерь Божия, не ложен – буду Я на кресте распят…» И вот жиды Христа распинали, святую кровь Господню проливали, святую одежду Его раздирали, святое тело Его копьем протыкали… И вот спрашивает Его Божья Матерь: «На кого-де Ты Меня покидаешь?» А Он со креста Ей отвечает: «Покидаю Я Тебя на Ивана Богослова, на друга да на Христова – имей Ты Его вместо Сына, Сына Себе да Христе Боже…»

И долго напевно передавал Блоха чудеса из рукописания засаленного, и все слушали, не прерывая божественного и словом.

– Так-то вот, родимые… – заключил Блоха мокрым и дрожащим голосом. – И вот сказано: аще кто сей Богородичен сон спишет да в доме своем в чистоте содержать будет, то дом тот будет сохранен и помилован от лукавого и духа нечистого и диавольской силы. Хорошо иметь его при себе в пути и в то время, как баба чижолая ходит. Больному, прочитавши, гоже на голову его положити, а ежели ребеночек мочит – под подушку… Ежели же упокойнику во гроб положити, то душу ту ад не примет, а встретят ее ангелы, серафимы, херувимы и вся сила небесная и понесут ее одесную престола Божия…

Старуха расплакалась и рассморкалась от умиления, а молодая смотрела в черный потолок, и в сияющих глазах ее было ожидание чуда.

– Воистину чудеса Господни!.. – сказала мать. – Так дал бы ты нам его хошь на ночку, родимый… – умильно обратилась она к Блохе. – А мы в изголовье ей положим: может, Господь и пошлет ей избавленье…

– На что лучше! – одобрил Блоха. – На-ка вот, родимка… Только гляди поберегай, чтобы вреды грамотке-то не было: истлела уж она, почитай, вся…

– Эхма!.. – презрительно усмехнулся Митька, подвешивая к печи вонючие портянки. – Мы вот собрались, бредем неведомо куды, мужик ваш за молитовкой погнал, а люди книжные на той неделе светопреставления ждут да со страху трясутся… А другие смеются: дураки вы, бают, и все тут…

Сообщение о светопреставлении не произвело в избе никакого впечатления: все эти хитрости-мудрости книжные были далеки от занесенного снегами починка. Тут и понятия никакого не имели ни о пасхалии этой самой вредной, ни о том, как и из-за чего ссорится великий государь московский с великим государем литовским, ни даже как достоверно зовут великого государя, ни что думают бояре его. Это все было так же далеко, как луна или звезды, и так же непонятно и чуждо. Здесь главная дума была одна: как бы не помереть с голоду, как бы отвертеться от тиунов с их поборами жестокими, куда бы подальше податься, чтобы никто над хрещеным человеком не вис да не грабил бы его…

– Может, поужинать вам чего собрать?.. – сказала старуха, довольная, что дочери ее так неожиданно пришла на помощь сила небесная. – Али, может, хозяина погодите маленько?..

– Ну, чего его там годить? – сказала родильница звенящим голосом. – Собери, матушка, там капустки, что ли, с маслицем да хлебца свеженького отрежь… Гоже бы и кваску, да, поди, кисел уж стал…

Так ели страдники всегда. Даже простые щи были роскошью, а ржавую, никуда не годную свинину подавали разве только о Святой или на престол, когда попы с молитвой приходили…

Старуха стала хлопотать с угощением, а Ванятка, белокурый паренек, присмолился к Никешке и расспрашивал его, откуда он и куда собрался. Но из ответов его он ничего не понял: ни о каком Новгороде, ни о какой Москве он и не слыхивал… И вскоре стали они с Никешкой один другому загадки загадывать.

– Ну, криво-лукаво, куды побежало? Зелено-кудряво, тебя стеречи! Отгадывай…

– А чего это?

– А ты вот и отгадывай… Какая же это загадка, коли я сам отгану ее тебе?.. Не знаешь? А еще хозяин!.. Это – прясла вкруг верши, которые ее от скотины берегут… А это вот что: рассыпалась грамотка по синему бархату?..

Это было совсем уже непонятно: Ванятка отродясь не видал ни бархата, ни грамотки…

Мать смотрела с жалкого логовища своего, и в синих глазах ее наливались слезы. Она стала уж было опасаться, что помрет и Ванятка ее сиротой останется, но вот чудом Божиим вдруг появились в глухом лесу прохожие и принесли ей спасение, которое у нее теперь под подушкой засаленной в головах лежит. И она сияла умиленными глазами своими из дымной, вонючей темноты на сынишку, и на ласкового Никешку, и на угрюмого Облома, и на благодетеля Блоху, и на страшного Митьку. Они с сочным хрустом уписывали из деревянной чашки пластовую капусту, в которую старуха для скусу пустила несколько капель черного конопляного масла.

– А что же, сон-то этот твой от всякой болезни помогает? – спросил задорно Блоху Митька.

– А как же не помогать? – отвечал Блоха со спокойной уверенностью. – Известно, помогает…

– А я вот сколько годов глазами маюсь, – продолжал Митька. – Что, по-твоему, и мне поможет?..

– А это уж как Господь укажет…

– А-а, то-то вот и есть!.. – засмеялся Митька. – Господь… Я сколько по всей святыне ходил, чем ни мазал, и водой кщеной, и маслом от угодников, и камни святые в Елизаровом монастыре прикладывал…

– Камни те только от головной боли помогают… – сурово вставил Облом. – Что же наобум Лазаря прикладывать чего не следует?..

– Обман все это, и больше ничего!.. – решительно сказал Митька. – Если бы так – на земле и больных бы совсем не было…

– А это от веры зависит… – мягко сказал Блоха, которому был неприятен этот задирающий тон урода. – Коли веры нету, так как же оно подействует?.. Все милость Господня…

– А коли все от милости, так Господь и без воды, и без масла, и без грамотки твоей исцелить может…

– Известно, может, на то Он, Батюшка, и Господь… – примирительно сказал Блоха, вытирая рот обратной стороной рабочей руки. – А со святыней все понадежнее… Что ж, глупее нас отцы да деды были, а веровали же… Погодь, никак, кто-то подъехал…