Миллионерша поневоле - Галина Владимировна Романова

Идею поехать в деревню, где у Ксюши оставался заброшенный дом ее покойных родителей, Ольга вынашивала еще со своей встречи с Федором Ивановичем.

Если и было где спрятаться ее подруге, то только там. Больше у нее никого, ничего и нигде не было. На дачный домик под черепичной крышей с резной деревянной верандой они с Лешкой не заработали. Оставался лишь добротный заколоченный пятистенок с окнами на реку и запущенный сад, когда-то принадлежавший коллективному хозяйству. По весне сад покрывался буйным пустоцветом, заливался соловьиной трелью и изнемогал в ожидании натруженных крестьянских рук.

Ольга любила там бродить в те редкие моменты, когда они приезжали в эту деревню. Приезжали, как правило, часа на три. Пожарить шашлыков, погулять по саду, поплескаться в реке с песчаным мелководьем и потосковать о днях, давно ставших прошлым. Потом они собирались и уезжали. Для ночлега с ребенком дом был не приспособлен. Приводить его в порядок Лешка отказывался наотрез. Мотиваций было столько, что у бедной Ксюши не хватало пальцев на обеих руках. Но, по мнению Ольги, причина крылась лишь в его лени и неприспособленности и к жизни.

Она и сама несколько раз пыталась уговорить Лешку. Еще когда он имел сходство с нормальным человеком и даже делал вид, что ходил на службу каждое утро. Как потом выяснилось, постоянным местом его работы оказался пивной ларек в паре кварталов от их дома…

Деревня вынырнула из-за наметенного снежного сугроба почерневшими обвалившимися срубами. Лапин подобрался, уставился в окно и несколько минут, пока Ольга буксовала, рассматривал растерзанный на наделы заброшенных огородов пейзаж.

– Не похоже, чтобы тут кто-то жил, – проговорил он, когда они подъехали к дому родителей ее подруги. – Следов, идущих от дома, никаких нет, а снега два дня не было. Если бы она находилась тут, наследила бы непременно. И дыма из трубы тоже нет.

Ольга и сама видела, что дом необитаем. Когда Ксюша приезжала хотя бы на три часа, то непременно отдирала от окон листы старой покореженной ветрами и временем фанеры. Окон было четыре, но сейчас они были забиты. Следов на снегу, как справедливо заметил Лапин, тоже не видать.

– Где же она?! – с отчаянием выпалила Ольга. – Больше ей быть негде, кроме как здесь! Это что же значит – ее… ее убили?!

– Возможно. – Не стал он ее щадить на этот раз, не маленькая, должна понимать, что люди просто так никогда не пропадают. – Уехать куда-нибудь ведь не могла?

– Нет.

– Значит…

– Ничего это не значит! – сердито перебила она его и, зло хлопнув водительской дверцей, пошла к дому.

Допотопный замок открылся легко и беспроблемно, что немного ее удивило. Обычно им приходилось попотеть, прежде чем большой проржавевший под стрехой крыши ключ дважды повернулся в скважине замка.

– Что там? – Лапин едва не наступал ей на пятки, озадачившись ее внезапной остановкой, и выглянул из-за ее плеча. – Что?

– Да нет, ничего. Просто… Просто замок легко открылся, словно его смазывал кто-то. Обычно нам с Ксюшей сто чертей приходилось собрать, чтобы его открыть. А сейчас легко.

Лапин нетерпеливо выхватил из ее рук ключ и несколько раз повторил манипуляцию: то открывал, то закрывал замок.

– В самом деле механизм работает отлично. Несомненно, замок смазывали. Тогда почему нет следов?

Оля не ответила, скользнув по нему сердитыми глазами.

Не понимает. Совершенно не понимает человек, что делает. Мало того, что отирается около нее последние три дня, досаждая своим неотступным вниманием, так теперь еще с потрясающей медвежьей грацией лишает ее последней надежды…

Взял за моду провожать ее на работу и встречать – после, облокотившись о стену подземного гаража. Оказывается, его удостоверение действует на охранника ничуть не хуже ее пропуска. Евгений Евгеньевич, который в пятничный вчерашний вечер поплелся за ней следом в гараж, был сражен наповал открытием. Существование у нее такого потрясающе красивого знакомого повергло его в шоковое состояние. Он мгновенно позеленел лицом, проскрипел нечто напоминающее пожелание любви и счастья и тут же растворился в проходной, зло громыхнув напоследок затертым до блеска турникетом.

Хорошо, что хотя бы с Сашей не пришлось объясняться.

Тот позвонил ей два дня назад и в свойственной ему очень вежливой манере выражаться сообщил, что, к сожалению, ему приходится ехать в командировку недели на две. Почему к сожалению, она поняла из дальнейших его пространных объяснений. Оказывается, он очень долго думал и мучился, что пошел на поводу у ее спонтанного желания непременно спровадить его от дома Ксюши. Он не должен был так поступать. Ему надлежало находиться рядом и ждать конца. У Ольги просто язык чесался от желания спросить, чьего конца конкретно он хотел бы там дождаться?..

Не спросила и правильно, между прочим, сделала. Потому что Саша, прокашлявшись, сообщил ей потрясающую новость. Оказывается, после возвращения из командировки он собирался поговорить с ней серьезно об их отношениях, как же это он выразился тогда… Об отношениях, которые… Нет, ей ни за что не вспомнить нагромождение его вычурных фраз, которые выражали одно-единственное его желание – сделать ей предложение.

Мама обрадуется, вяло подумалось тогда Ольге. Про себя подумать забыла. Она с облегчением положила трубку, простившись с Сашей. И тут же забыла о нем. Сейчас вот вспомнила.

Что бы он сказал сейчас, увидев, как потрясающе эффектный блондин дышит ей в шею, рассматривая допотопный замок, который кто-то для чего-то смазывал?..

Они вошли в дом, и первое, что сделал Валера, это принялся отдирать фанеру с окон. Мутный декабрьский свет тут же хлынул в дом холодным мертвым потоком, высвечивая убогость заброшенного жилья. Хотя…

– Голову готов дать на отсечение, но в этом доме не так давно кто-то жил. – Лапин скрылся за заслонкой печи почти по самые плечи. – И жили, и даже газеты читали…

Он извлек из печи грязный газетный комок.

– Сейчас мы посмотрим, что любил почитывать неизвестный обитатель в нередкие часы досуга. – Лапин осторожно опустил газету на поверхность пыльного дощатого стола, на котором Ксюша любила раскладывать пасьянс.

Ольга остановилась у окна в тот самый момент, когда Лапин исследовал свою находку. С тоской оглядывая промерзшие пустые углы, она не забывала посматривать в его сторону.

Сначала Валера, опершись обоими кулаками о столешницу, внимательно оглядывал газетный ком со всех сторон. Долго молчал и собирался с духом, прежде чем развернуть его, словно в этой засаленной бумаге не самого лучшего качества должен быть заключен ответ на все, что до этого момента оставалось неизвестным.

Лапин осторожно потянул газету за уголки, распластал ее на столе, несколько раз погладил ладонями, пытаясь разровнять сморщенную промасленную бумагу и через минуту напряженной тишины вдруг восторженно выдохнул: