Приснись - Юлия Александровна Лавряшина

впервые солнечная лужайка увиделась мне чуточку другой: напротив меня на теплой траве сидела Женя. В этом видении не было ничего романтичного — одно лишь детское тепло… Даже сейчас оно было способно отогреть душу.

Именно поэтому я и сморгнул его: нельзя отвлекаться, я же в засаде! Найдя страницу того самого Матвеенко, я увеличил фотографию, вгляделся в скуластое, неулыбчивое лицо Зверя.

— Значит, здесь ты живешь?

И в ту же секунду чудеса выскользнули из чащи и начали виться вокруг меня! Дверь подъезда, рядом с которым я припарковался, открылась, и этот ублюдок, собственной персоной, вывалил во двор.

В тот же миг я понял, что убью его…

У него был острый, цепкий взгляд хищника. Не знаю, чего он боялся, уж точно не меня, но явно был настороже: быстро осмотрелся — собранный, готовый к схватке.

— Хорошим человеком, говоришь, стал? — вслух обратился я к Жене. — Черта лысого! По роже видно, что говнюк… Чего он так дергается? Неужто дружки все же предупредили, что я иду по следу? Клялись ведь молчать! Никому нельзя верить… Хотя с чего им покрывать меня? Только из страха… А их связывает нечто более существенное — общее преступление.

Не заметив меня в машине, Матвеенко направился к убогому пикапу, и я решил не устраивать разборки на виду всего двора, лучше поехать за ним, проследить, чем живет это отродье. Я подождал, пока он свернет под арку, и тогда рванул следом, едва не задев неповоротливую бабку, которая шествовала прямо посреди дороги. Вслед мне понеслись проклятья: я расслышал их потому, что не включал радио — не хотел отвлекаться.

Не удержавшись, я опустил стекло и высунул руку с выставленным средним пальцем, хотя бабка вполне могла не знать значения этого жеста. Или не такая уж она и старая? Разглядывать было некогда…

Был риск, что Матвеенко уже ускользнул, но мне повезло (чудесный лес продолжал работать!), и я сразу же заметил его на перекрестке — его серый пикап стоял у светофора. Повернув направо, я пристроился за такси, которое от нужной мне отделяли три машины, и слегка расслабился: теперь не потеряю.

— Куда тебя несет субботним утром? — размышлял я вслух, чтобы мысли не уплыли в другом направлении. — Работаешь в выходной? Где, интересно? На Стене ты ляпаешь ошибки, значит, не больно грамотен… Ты охранник? Или торгуешь каким-нибудь барахлом?

На самом деле это не особо меня интересовало, я просто занимал время и старался перестать нервничать, не отвлекаясь от Матвеенко, но вместе с тем думая не о предстоящем убийстве. У меня был с собой старый охотничий кинжал в кожаных ножнах, лежал в бардачке. Откуда он взялся, я уж и не помнил, но всегда возил на всякий случай… Правда, до сих пор нож мне не пригодился.

Серая машинка явно стремилась к выезду из города, и наша неспешная поездка норовила перерасти в настоящую погоню. Может, мне просто подстроить аварийную ситуацию, чтобы этот гаденыш задергался и не справился с управлением? Только рядом с Москвой вряд ли найдется достойная пропасть, куда можно его подтолкнуть… А если он улетит в кювет, ничего с ним не случится. Жаль, мы живем не в безумно-прекрасном краю высоких гор и жутковатых извилистых дорог!

Вскоре на глаза мне попался указатель на поворот к клубу парашютного спорта, и пикап, не раздумывая, свернул по стрелке.

У меня вырвалось:

— Быть не может!

Это было слишком хорошо для меня, слишком просто… Я даже рассмеялся: да мне и делать практически ничего не придется! Пробраться внутрь, улучить момент, когда Матвеенко начнет собирать парашют, отвлечь его чем-то и подрезать лямку. Или изменить сборку… Это ведь важно, чтобы парашют был уложен правильно? Никаких ударов кинжалом, никакой крови… Мог же он сам ошибиться? Вполне. Все именно так и подумают.

— Но какой в этом смысл?!

Я чуть не ударил по тормозам. Вот срань… Если я не запачкаю рук, вся моя идея мести рассыплется прахом, ведь Матвеенко даже не поймет, почему умирает. Обосрется от страха, и только-то! Даже не вспомнит мальчика, которого запинал до смерти… Ребенка, молившего о пощаде и не дождавшегося ее. Моего брата.

Догнать его не стоило труда. Подрезать, выволочь из машины… А дальше? Что, если он окажется сильнее меня? И не он, а я буду захлебываться кровью на обочине, пока не сдохну, не дождавшись ни милости, ни помощи. В этом уж точно нет никакого смысла… Не только потому, что мне не хочется умирать (точно не хочется? хохочущий смайлик!), а из-за того, что бессмысленная гибель все опошляет. А меня мутит от одной мысли о том, насколько моя поганая жизнь была по-лермонтовски пустой и глупой шуткой… Еще и смерть станет такой же? Лучше уж быть застреленным полицейским во время погони после того, как я сведу счеты с этим козлом.

— Что же делать?

Этот возглас отчаяния слетел с губ против моей воли, я тут же пожалел о том, что позволил Жене понять, какой сумбур царит в моих мыслях. Это ведь неправильно, чтобы Винни-Пух был невысокого мнения о Кристофере Робине. А у нас пока что складывается как-то так…

Я до того разозлился на себя за это, что вдавил педаль газа с такой яростью — колено заболело. Классно я буду смотреться волочащим ногу и размахивающим кинжалом! Матвеенко первым и уржется… А я хочу, чтобы он рыдал кровавыми слезами.

Прощай же… Алоха!

Меня словно шибанули по голове, но не больно, точно в детстве подушкой. Как Женин голос прорвался сюда, в мою реальность?! Эти стихи читал ей тот парень, давший стрекача от страха перед темной силой, всколыхнувшейся в Жениной душе… Но почему-то я слышал в те минуты ее голос, словно вялый Гоша являлся лишь куклой, разевающей рот.

Что еще там было, в тех стихах?

Утянет ядро непрощения вниз –

Какая тоска…

Ну прощай же! Пока…

Ядро непрощения? Будто про меня сказано… Хотя, кажется, это все сочинила та дурацкая старушка, вертевшая костлявыми бедрами перед бывшим директором Жениной школы искусств. Фу!

Только почему же — прощай?

— Ты не придешь больше, если я убью его?

Никто мне, конечно, не ответил…

Но я уже остановил машину, вышел возле проселочной дороги, уходящей в лес, машинально сделал несколько шагов. Передо мной дышал, пугал шорохами, попискивал, постукивал дятлом другой мир, полный жизни и ее простых тайн. Тот самый Чудесный Лес, в сердцевине которого, может, и прятался мой медвежонок, мой несостоявшийся приятель, друг, которого я намечтал. Мне ведь всегда было плевать: толстый он или худой, умный или наивный, может