Тайна - Элизабет Адлер

Он подал Махони кусок одежды.

Махони приказал:

— Положи это в пакет, Бенедетти. Мы проверим. Он внимательно осмотрел толпу зевак: поджигатели обычно возвращаются полюбоваться на дело рук своих. Это их триумф. Но сегодня удача не улыбнулась ему. Его знаменитое шестое чувство молчало. Ни один из толпы зевак не производил впечатления поджигателя.

— Номер раз, — сказал он Бенедетти. Они поехали назад, как вдруг — новое происшествие: нападение в баре.

— Эй, есть сообщение для меня? — спросил Махони.

— Нет, ничего, — ответил по радио дежурный.

— Сразу дай знать, если позвонит доктор Фил Форстер, — сказал Махони, — это важно.

— Будет сделано, — сказал дежурный офицер.

— У тебя новая подружка? — осведомился Бенедетти, пока они мчались по дороге в «Хот Трэш Бар». -А я думал, у тебя серьезно с этой итальянкой-цыпочкой. Как ее там?

— К твоему сведению, — обиженно сообщил Махони, — если женщине уже больше десяти лет, ее не надо называть «цыпочкой». А та юная леди, которой ты так бестактно интересуешься, иногда навещает меня. Естественно, когда у меня есть свободное время.

— Да, ты прав, в этом все дело. Свободное время. Они устают ждать тебя и находят дружка, менее занятого делами. Правда, некоторые из нас ухитряются довести дело до алтаря. Ты собираешься быть у Коннорсов в субботу?

— Как же я могу пропустить такое, — ответил Махони.

На аллее лицом вниз лежало мертвое тело, вокруг толпились любопытные, которых оттесняли двое полицейских. Жертва была схвачена на выходе из бара, после чего его притащили в аллею, где избили и отобрали бумажник. Несколько человек видели, как преступник убегал по аллее, даже описали его, но никто не видел, как он убивал. Никому не хотелось быть втянутым в дело.

— Все это мало поможет, — сказал Махони. Итак, к полуночи — погибшие в пожаре, нападение плюс ко всему четыре прочих случая, один из которых между жизнью и смертью. И вот уже вечность встает перед глазами скромного служащего полиции.

Он вяло набивал отчеты на компьютере, потягивая кофе с датским ликером, когда вдруг зазвонил телефон.

— Да? — ответил он устало.

— Махони? Это ты?

— Док, — он допил ликер и прижал трубку к подбородку, — конечно, это я. А ты думала, кто?

— Ты какой-то… усталый.

— Да ты тоже не очень-то радостно звучишь для леди, которая на отдыхе.

Он почувствовал, что говорит вольности, и подумал, есть ли в комнате этот Мистер Гавайи и подслушивает ли он их беседу.

— У меня все хорошо, — ответила она бодро. — Мне передали, что ты звонил.

— Я удивлен. Кажется, твой друг не в восторге от того, что тебе звонят другие мужчины. Что, волнуется?

— Ты говорил, что это что-то срочное, — сказала она, не обращая внимания на его издевку.? — Так и есть. Слушай, лучше присядь, док. Это насчет твоей подруги Милли.

Он рассказал о том, что звонила Би и что случилось с Милли.

Ему показалось, что в голосе Фил были слезы, когда она сказала, что никогда не простит себе, что не была там. Она сказала, что вернется в Сан-Франциско на следующий день и позвонит ему.

Махони задумчиво повесил трубку. Для спокойной, собранной леди она говорила слишком сбивчиво, натянуто. Прямо как этот мистер Гавайи.

Фил положила трубку и посмотрела на Брэда, который сидел напротив. Он курил и потягивал бренди. Доберман, напряженный, как натянутая струна, как всегда, расположился у его ног.

— Случилось что-нибудь? — невинно спросил он, глядя в ее укоряющие голубые глаза.

— Почему ты не передал мне, что звонил Махони? Если бы я не увидела его имя, записанное здесь, я и не узнала бы.

Он поморщился:

— Наверное, просто забыл.

— Я знаю тебя гораздо лучше, чем ты думаешь. Ты не забываешь ничего и никогда. И помнишь историю своей семьи до мелочей.

— Ну, это другое дело, — сказал он нервно. — Это важно.

— А передать мне, что кто-то срочно просил позвонить, ты не считаешь важным?

— Ладно, что там?

— Ты не сказал мне ничего, потому что звонил мужчина.

— Я не хочу, чтобы тебе вообще кто-нибудь сюда звонил. Ты должна уважать мое право на частную жизнь. И не давать ему этот номер.

Она смотрела на него в растерянности:

— Но я же не могу просто исчезнуть. У меня есть пациенты, жизнь идет, случаются всякие вещи…

Брэд внезапно бросил сигарету и вскочил на ноги. Собака с лаем бросилась за ним. Он схватил Фил за плечи и сказал, глядя в глаза:

— Я уже говорил тебе: ничто не имеет значения, только ты и я. А ты не слушаешь меня. — Фил услышала, как собака тихо рычит. — Когда ты со мной, Фил, я чувствую, как поглощен тобой. Ничто не важно для меня. Как ты не понимаешь?

— Ты спятил, — сказала она, отталкивая его. Он схватил ее за руку и развернул лицом к себе.

— А, ты так думаешь? Что я сумасшедший? — Он горько усмехнулся. — Я, возможно, самое разумное существо из всех, что ты знаешь. По крайней мере, я знаю, что хочу от жизни, и сделаю все, чтобы получить это.

Внезапно выражение его лица изменилось, он мягко улыбнулся и провел рукой по ее щеке.

— Я хочу тебя, моя красавица Фил, — прошептал он, — моя богиня, мой исповедник. Только тебя.

Фил осторожно наблюдала за ним. Это было больше, чем просто любовный бред: он был без ума от ревности.

— Я улетаю первым самолетом рано утром, — холодно сказала она, высвобождаясь из его объятий.

— Но почему. Фил, скажи? — Он выглядел потерянным ребенком. — Ведь нам так хорошо здесь вдвоем. Ну, пожалуйста, не порти все. Не оставляй меня. Ты же видишь, — добавил он умоляюще, — как нужна мне, очень.

Фил колебалась: он, как оборотень, опять преобразился и теперь смотрел на нее глазами того очаровательного парня, которого она любила. Но тут она вспомнила Милли.

— У меня умерла подруга, — сказала она дрожащим голосом. — Я должна вернуться.

— Фил, прости меня. Я не знал.

— Ладно, все нормально. Теперь знаешь. Она оставила его и побрела в свою комнату. Она слышала, как он идет за ней, сопровождаемый доберманом.

Он остановился в дверях, с верным псом позади, и стал наблюдать, как она складывает вещи. Слезы от воспоминания о Милли тихо ползли по ее щекам.

— Я тоже полечу с тобой, — сказал он покаянно. — И поеду с тобой на похороны. А потом ты можешь снова вернуться сюда.

— Поздно, Брэд. Похороны уже состоялись. v — Тогда зачем тебе ехать? Она раздраженно нахмурилась: