Звезда любви - Элейн Барбьери

– Но повторяю: если под тобой падет еще одна лошадь, с тобой будет покончено!

Пораженный, Джейс ничего не ответил, а Селеста сжала руку Бака:

– Что ты такое говоришь, Бак? Этот человек не принес ранчо ничего, кроме неприятностей. Мы можем обойтись без него.

– Мы? – Бак резко повернулся к Селесте. – Тебе не кажется странным, что все случайности происходят именно с этим человеком? Не кажется ли, что тут слишком много совпадений? Черт, да если бы он в первый раз стукнулся чуть посильнее, он бы давно помер! Это сказала сама Док, и я не думаю, чтобы кто-то по какой-то причине стал бы творить с собой такое.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Я говорю, что кто-то пытается нанести урон ранчо и сделать так, чтобы оно выглядело, как этот человек... Я желаю знать, зачем он это делает.

Селеста зло затрясла руку Бака, ее большие глаза сверкали гневом.

– Тебе что, непонятно? Твой сын хочет вернуть твою благосклонность, разве не так? Он много раз приезжал на ранчо, притворяясь, будто хочет помочь тебе навести порядок на «Техасской звезде», правда? Но ты каждый раз прогонял его.

– Кэл недавно отказался от этой затеи. Ему это теперь неинтересно.

– Правда? Если хочешь знать, Кэл приехал, когда у тебя случился рецидив, и заявил, что хочет поговорить с тобой. Я отослала его прочь.

– Ты мне этого не говорила.

– Разве я должна была позволить ему волновать тебя, в то время как твоя жизнь висела на волоске?

Бак нахмурился:

– Так какое ко всему этому имеет отношение Кэл?

Селеста смахнула слезу.

– Ты приходишь в отчаяние от того, что нужно справиться с таким количеством проблем, да, дорогой? Если ты отчаешься, он уверен, что ты обратишься к нему.

– Никогда!

– Он ведь этого не знает.

Бак взглянул на Джейса, потом повернулся к Селесте:

– Ты хочешь сказать, что Рул работает на Кэла?

– Я не работаю ни на кого, кроме как на «Техасскую звезду», – спокойно перебил Джейс.

– Он здесь человек новый, правда? И эти новые неприятности появились вместе с ним, – ответила Селеста, не слушая Джейса.

– Я бы сказал, похоже на то, что это на него обрушились неприятности.

– Ты слепой, Бак? Твой сын...

– Кэл не стал бы этого делать... во всяком случае, он не стал бы причинять вред «Техасской звезде».

– Ты витаешь в облаках, Бак.

– Повторяю тебе, Кэл никогда не сделал бы ничего такого, что повредило бы «Техасской звезде».

– Почему?

– Потому, что это ранчо любила его мать, вот почему! Потому, что он любил ее. На этой земле похоронена его мать, и это все, что у него осталось от нее.

– Твоя дочь, которую он убил, погребена рядом с ней.

Бак не ответил.

– Ну и?

– Кэл не стал бы пытаться нанести урон «Техасской звезде». Здесь происходит нечто большее, чем видно на первый взгляд, и будь я проклят, если не докопаюсь до сути этого. – Бак глубоко вздохнул и повернулся к Джейсу: – Ты слышал все, что я сказал, а я говорил серьезно. Я намерен выяснить, что здесь происходит. А пока я хочу, чтобы ты работал с остальными. Но присматривай за своей лошадью, потому что, если ты потеряешь еще одну, тебе конец, – предостерег он.

Джейс кивнул. Направляясь к двери, он слышал, как Селеста тихонько о чем-то просила мужа. Он не оглянулся на кухню, хотя и чувствовал на себе взгляд Онор.

Беллами тихонько выругался, проклиная сумеречные тени, без пользы регулируя монокуляр. Он замер, когда увидел Рула, спустившегося с крыльца, а потом других ковбоев, выходивших из кухни, чтобы поговорить с ним пару минут, а заодно похлопать его по спине.

Ему плохо были видны их лица, но в его беспроигрышном плане образовалась трещина. Мужчины не выказывали по отношению к Рулу ни подозрений, ни антипатии. В сущности, они, кажется, поздравляли его с возвращением в строй.

Это ему не понравилось.

Онор наблюдала за тем, как мужчины поздравляют Джейса. Как и она, они слышали весь разговор между Джейсом и Баком. Бак так кричал, что было слышно каждое слово.

Джейс специально не смотрел на нее, когда шел к сараю. Она посчитала такое поведение мудрым. Если бы кто-то из окружающих узнал, почему он сегодня утром задержался...

Онор невольно вздохнула. Ей не нравился любой обман, лжи на «Техасской звезде» было уже и так достаточно. Ей очень хотелось поговорить с Джейсом, но она знала, что сейчас этого делать не следует.

Онор облегченно вздохнула, когда работники последовали за Джейсом в сарай и вышли оттуда с лопатами в руках. Они хотели помочь Джейсу, как бы он к этому ни относился, и у нее потеплело на сердце. Они хорошие люди. Но Бак не умел ценить хороших людей.

С мыслями об этом Онор снова принялась за работу. Скоро стемнеет, и ей надо побыстрее управиться на кухне. Она пожала плечами. Это даже хорошо. Она устанет к концу рабочего дня; и эта усталость поможет ей быстро заснуть после всех волнений, пережитых ею сегодня. Ее мысли бесконечно двигались по кругу.

Онор убрала последнюю миску и взглянула на часы, висевшие на стене. Прошло два часа, и кухня сверкала чистотой, к тому же она приготовила все, чтобы вовремя подать завтрак. Она была рада, что Селесте захотелось самой отнести еду Маделейн. Она слышала их разговор, и ее удивило, что Маделейн даже не потрудилась выйти из комнаты. Враждебный взгляд негритянки сегодня вечером был ей нестрашен.

В доме было тихо. Бак ушел к себе в комнату, а вскоре за ним последовала и Селеста. Селеста говорила без остановки, а Бак помалкивал. Потом наступила тишина, и Онор не сомневалась, что Селеста решила добиться согласия мужа совсем другим способом.

От этой мысли ей стало плохо. Ее отец дурак. Онор сказала себе, что злой противный старик, которым он стал сейчас, должно быть, был другим, когда был помоложе. Она не могла поверить, что ее мать могла влюбиться в мужчину, настолько исходящего ненавистью, чтобы отречься от собственного сына.

Онор взяла мусор и вышла на темный двор. Мужчины уже давно уволокли из конюшни тушу лошади и избавились от нее, в сарае для угля было темно, как и в доме Бака. Она, похоже, была единственным человеком, который еще работал. Эта мысль показалась ей странной и забавно ироничной. Она приехала в Лоуэлл, чтобы высказать отцу все, что о нем думает. Она намеревалась унизить его, разоблачив его прошлые грехи. Но она все еще работает здесь, в его доме, такая же рабыня своих переживаний, какой была ее мать.

Единственное отличие состояло в том, что ее заставляла молчать вовсе не любовь к Баку. Это была жалость к хилому больному старику, который совсем того не заслуживал.