1905 год. Прелюдия катастрофы - Алексей Щербаков

Священник — «первый друг народа»

Он, удирая, прокричал:

«Вперед, друзья, вас ждет свобода!»

Сказал: «Прощайте…» и удрал.

Столицу обнял ужас горя,

Весь Нарвский трупами покрыт,

Невинной крови льется море,

Позор тиранам, вечный стыд.

Манеж телами завалили, — Хватило дела палачам,

Они на кладбище возили Вагоны мертвых по ночам.

(Народная песня[53])

История этого трагического события известна очень плохо. В советское время бытовало простое, как репа, объяснение: агент охранки Георгий Гапон вывел людей под выстрелы. Всерьез воспринимать эту версию невозможно. Царские министры были, возможно, не гениями — но ведь не клиническими идиотами! Расстреливать демонстрантов, которые идут с портретами царя и иконами.

В последнее время появилась и обратная версия — что это провокация революционеров. Правда, никто не удосужился объяснить, каким образом им удалось ее устроить. Все доказательства сводятся к тому, что вокруг Гапона в последние три дня перед событиями бегал эсер П. М. Рутенберг, который впоследствии стал одним из лидеров сионистского движения. Оно конечно — сионисты всё могут.

В случае с «кровавым воскресеньем» мы имеем пример того, как начало грандиозным историческим событиям может быть положено тщеславием, самонадеянностью и безответственностью одного — единственного человека.

За униженных и оскорбленных.

Георгий Аполлонович Гапон родился 5 февраля 1870 года на Украине, в семье священника. После окончания сельской школы он поступил в полтавскую семинарию. Интересно, что несколько позже в той же самой семинарии учился знаменитый лидер украинских националистов Симон Петлюра, где и набрался революционных и националистических идей[54].

Революционные увлечения Гапона не затронули. Его понесло в другую сторону — он увлекся толстовством и стал на занятиях резко «выступать», обвиняя преподавателей в фарисействе. В отличие от Петлюры и Сталина, Гапон не довыступался до исключения из семинарии, но получил диплом второй категории, который не давал права поступления в университет, а в священники Гапон первоначально не слишком рвался. Так что ему пришлось идти работать земским статистиком.

В 1894 году Гапон, женившись, все‑таки принял духовный сан и получил место священника при кладбищенской церкви в Полтаве. Место считалось непыльным — у церкви не было прихода, а значит, не приходилось, например, мчаться в любое время суток, чтобы исповедовать умирающего. Но Гапон явно не был рожден для тихой жизни. Он отправился в Петербург поступать в Духовную академию и блестяще сдал вступительные экзамены.

На втором курсе ему предложили место священника в расположенной на 22 линии Васильевского острова благотворительной организации — так называемой «Миссии синего креста», а также настоятеля церкви находившегося неподалеку сиротского приюта Святой Ольги. Там‑то он и нашел свое настоящее призвание.

Находились оба заведения в очень интересном месте. Рядом располагалось так называемое Гаванское поле — место обитания босяков (тогдашних бомжей). Вот им Гапон и стал проповедовать.

Проповеди имели бешеный успех. Вскоре в приютской церкви было не протолкнуться. У священника обнаружился явный ораторский талант. Правда, талант был иного свойства, чем, скажем, у его современников, умевших «глаголом жечь сердца людей» — меньшевика Троцкого, кадета Милюкова или премьера Столыпина. Гапон не навязывал слушателям свои идеи, а, скорее, умел чувствовать, что люди хотят от него услышать, и это озвучивал. И что главное, подобно артистам, испытывал от этого удовольствие.

На тот период Гапон ничего особенного не говорил — обычная христианская проповедь смирения и терпения. Но делал он это очень убедительно.

Именно в те времена состоялся первый контакт Гапона с охранным отделением. Дело в том, что среди анархистских теорий существовало и учение некоего Н. Махайского («махаевщина»). Суть его заключалось в том, что врагами пролетариата являются не только власти и «буржуи», но и интеллигенты и даже квалифицированные рабочие (последние — потому что зарабатывают много). А поэтому основной упор в революционной пропаганде надо делать на чернорабочих и босяков. Понятно, что священником, толкающимся именно в этой среде, заинтересовались в известном ведомстве — но убедились, что Гапон совершенно безобиден для власти, и успокоились.

Скоро незаурядный священник — провинциал заинтересовал собою и академическое начальство, и некоторые салоны петербургского аристократического общества. Он начал входить в моду. К примеру, для него открылись двери гостиной статс — дамы ее величества Е. Н. Нарышкиной — а это была уже самая что ни на есть элита. Многие бы дорого дали, чтобы туда попасть.

Однако летом 1902 года Гапон вляпался в скандал. Он закрутил любовь с несовершеннолетней воспитанницей приюта (к тому времени его жена умерла). А жениться второй раз священнику нельзя — есть такой церковный закон. Пришлось уходить как с работы, так и из Академии. Интересно, что паства Гапона реагировала на это очень бурно. Один из попечителей приюта подвергся нападению толпы, в него полетели камни — едва ушел целым.

Однако вскоре всё это как‑то рассосалось, и Гапон был восстановлен в Академии. Возможно, ему помогал Зубатов.

Странные игры.

Осенью 1903 года полковник Зубатов перебрался в Петербург, на должность начальника Особого отдела Департамента полиции, и тут же начал создавать свои рабочие организации. Он предложил Гапону принять участие в этом начинании, и тот согласился. Идея‑то была вполне христианская — облегчить участь рабочих. А то, что за делом стояла полиция, Гапона не сильно волновало.

Зубатов относился к новому сотруднику без особого восторга. Дело в том, что Гапон совершенно не разбирался ни в рабочем вопросе, ни в политике — и так до конца жизни ничего в них и не понимал. Хотя, заметим, платным сотрудником охранки он не являлся. По крайней мере, никаких доказательств этого не найдено — хотя при Советской власти искали серьезно.

Зубатов на своем посту продержался всего восемь месяцев, в течение которых не смог создать в столице ничего толкового. В конце концов его задвинули в отставку — а Гапон остался. Дело в том, что священник отказался от грандиозных зубатовских идей и предложил новый вариант рабочего союза, согласно которому рабочая организация должна заниматься прежде всего «культурничеством» — просвещением, кружками самодеятельности, организацией рабочих чайных и так далее, и тому подобным. О собственно экономической борьбе Гапон не упоминал — возможно потому, что просто не знал, что это такое.