Я был там: история мальчика, пережившего блокаду. Воспоминания простого человека о непростом времени - Геннадий Чикунов

Через некоторое время встали и трамваи…

Комментарий:

Трамвайное движение было прекращено 3 января 1942 года. Троллейбусы перестали ходить еще 20 декабря 1941-го.

Цитата 37:

Из ежедневных множественных пожаров самым памятным можно назвать пожар на Бадаевских складах, который произошел 8 сентября 1941 года в результате бомбардировки немецких самолетов. Все говорили, что на этих складах хранится большая часть продовольственных запасов города, и поэтому пожар на этих складах вызвал в сердцах людей уныние и панические настроения.

Комментарий:

Миф о том, что голода не было бы, если бы не разбомбили Бадаевские склады, является одним из самых живучих со времен самой блокады. На момент авианалета на Бадаевских складах хранилось 3000 тонн муки и 2500 тонн сахара – учитывая, что со 2 по 11 сентября город ежедневно потреблял более 2000 тонн хлеба при тогдашней норме выдачи по карточкам, этих запасов хватило бы примерно на 1,5 суток. По состоянию на 12 сентября запасов зерна и муки в Ленинграде могло хватить на 35 суток (См.: Павлов Д. В. Ленинград в блокаде. М.: Военное изд-во МО СССР, 1958. UPL: http://blokada.otrok.ru/pavlov/04.htm).

Цитата 38:

…тем не менее буквально через несколько дней после пожара норма выдачи хлеба по карточкам была снижена.

Комментарий:

Автор не совсем прав. Пожар на Бадаевских складах произошел 8 сентября 1941 года, а уменьшение нормы выдачи хлеба произошло еще 2 сентября. Так, рабочие и ИТР (инженерно-технические работники) – 600 граммов хлеба, служащие – 400, иждивенцы и дети до 12 лет – по 300. Самая низкая норма снабжения была установлена с 13 ноября 1941 года: рабочие и ИТР получали по 250 граммов, а служащие, иждивенцы и дети до 12 лет – по 125 граммов.

Цитата 39:

Еще работали коммерческие магазины, где можно было купить продуктов в неограниченном количестве.

Комментарий:

Как пишет историк Н. А. Ломагин, «сравнительно позднее введение карточной системы и сохранение коммерческой торговли в городе позволило определенным категориям населения, у которых были… финансовые ресурсы, сделать существенные запасы». В ответ на появление черного рынка, «на имя [Андрея] Жданова и других руководителей города поступали письма, в которых предлагалось создать в Ленинграде систему специальных магазинов по типу торгсинов», в которых граждане могли обменивать ювелирные ценности на талоны дополнительного питания. Однако эта мера так и не была реализована руководством города (см.: https://arzamas.academy/materials/ 1455). 17 июля 1941 года Ленсовет опубликовал постановление о введении продуктовых карточек, и это был последний день свободной торговли в Ленинграде. Как вспоминал Д. Н. Лазарев о коммерческих магазинах в июле-августе 1941 года: «Открылась коммерческая продажа продуктов примерно по двойной цене. Например, сливочное масло вместо 28 рублей за килограмм стоило в коммерческой продаже 50 рублей. За хлебом сразу образовались большие очереди, а дорогие продукты: консервы, какао, шоколад, зернистая икра (100 рублей) – продавались свободно. Никто не думал, что пройдет совсем немного времени, и рыночная цена на хлеб ужасного качества поднимается до 600 рублей за килограмм». Коммерческие магазины будут закрыты с 1 сентября. (Цит. по: Пянкевич В. Л. Люди жили слухами. Неформальное коммуникативное пространство блокадного Ленинграда. СПб.: Владимир Даль, 2014. С. 276–277.)

Цитата 40:

Гонимые этим чувством, горожане ринулись на колхозные поля, расположенные в пригородных районах, где не успели убрать овощные культуры, на заготовку овощей.

Комментарий:

Накануне первой блокадной зимы в Ленинград завезли в 35 раз меньше картофеля и в 5 раз меньше овощей, чем в предыдущем году. «Картофельные» и «капустные» «экспедиции» горожан в пригороды осенью 1941 года стали поистине массовым явлением. Как вспоминала Р. И. Нератова: «Можно на трамвае доехать до конечного кольца, и там, чуть пройти, начинаются поля, поля, и на них – капустные кочаны стоят, набирай в мешок сколько сможешь унести, и кругом – никого, все эвакуированы, только спелая капуста осталась стоять». Впрочем, скоро ближайшие поля были обчищены. Поехав к дальним, можно было попасть под обстрел немцев. Так, Л. П. Карпова вспоминала, как «мои соседи – дети, Лида Лаврова, 14 лет, и ее брат Миша, 10 лет, пошли в поле с санками за капустными кочерыжками, но вместо кочерыжек девочка привезла убитого брата». Осенью 1941 года разница между страдающими от голода горожанами и красноармейцами была невелика – как писал воевавший под Ленинградом Д. А. Гранин: «И у нас начались отечность, дистрофия. Ходили по ночам на «нейтралку», на картофельные и капустные поля, искали картошку, хоть подгнившую, капустные листья». (Цит. по: Пянкевич В. Л. Люди жили слухами. Неформальное коммуникативное пространство блокадного

Ленинграда. СПб.: Владимир Даль, 2014. С. 307–309, 312, 314.)

Цитата 41:

Потом до нас дошли слухи, что поезд с детьми немцы разбомбили где-то в районе Новгородской области..

Комментарий:

Вероятно, автор имеет в виду так называемую «Лычковскую трагедию», произошедшую во время первой волны эвакуации школы, детских садов и яслей из еще доблокадного Ленинграда. Так, 18 июля 1941 года в результате немецкого авианалета на эшелон произошла массовая гибель ленинградских детей на станции Лычково Ленинградской области (сейчас – Новгородская): было убито и ранено примерно 60 детей. Причиной гибели стала фатальная ошибка руководства Ленинграда, которое «эвакуировало» эшелоны с детьми навстречу наступающей немецкой армии, в район Новгорода и Пскова. Из отчета городской эвакуационной комиссии следовало, что с 29 июня по 27 августа 1941 года было эвакуировано 395091 детей, однако 175400 из них пришлось вернуть в Ленинград, поскольку они, как и жертвы Лычково, оказались в районах Ленинградской области, которые вскоре были оккупированы. Людмила Пожедаева, одна из детей – жертв бомбардировки Демянска и Лычково, вспоминала об этой трагедии в 1950 году: «Меня кладут на матрас возле двери. В голове все кружится, словно я на карусели; из ушей почему-то течет кровь. Наверное, меня что-то спрашивают, но я ничего не понимаю. У всех детей искаженные от ужаса лица. Глядя на них, понимаю, что они кричат и плачут, прыгают и бегают по матрасам, и в комнате настоящий хаос. Удушливо пахнет выхлопными газами, проникающими через разбитые окна, и нечистотами, потому что от страха все дети какают под себя. У меня разламывается голова, меня тошнит и рвет… Нас подняли затемно. Меня положили на подводу с вещами. Шли долго. Я смотрела им [военным] вслед и боялась, что меня забудут. Станцию Лычково, куда нас привезли, сильно бомбили немцы. Там тоже погибло и было ранено много детей. Мне повезло. Телега, на которой меня привезли из Демянска, стояла в стороне от поезда, и нашу группу еще не начали сажать в вагоны. А тех детей, которых посадили, – их всех и разбомбили с паровозом и вагонами вместе. Меня несли на носилках в другой поезд, и я видела, как догорали скелеты вагонов Детские вещи и куски кровавых тел висели на проводах, остовах вагонах, на кустах и деревьях, И все во мне съежилось,» (см.: Пожедаева Л. В. Война, блокада, я и другие., Мемуары ребенка войны. СПб.: КАРО, 2017. С. 33–35, 342–343). Слухи о гибельной эвакуации детей стали общеизвестны в Ленинграде, и родители стали специально прятать своих детей, чтобы их не забрали.