Каштановый человечек - Сорен Свейструп

Но авторство оставшихся пяти заявлений он не в силах даже предположить. Хесс отбрасывает еще одно, так как в нем много устаревших слов, точно автор его – дедушка или бабушка ребенка, и еще одно, поскольку в нем слишком много орфографических ошибок. В итоге у него остаются три заявления. Одно – в отношении женщины из Гамбии, которую аноним упрекает в том, что она посылает своих детей на заработки. В другом мать-инвалид обвиняется в том, что забросила своих детей, поскольку сама подсела на иглу. В третьем случае матери, вышедшей на досрочную пенсию, вменяют в вину интимные отношения с собственным сыном.

Итак, во всех трех заявлениях содержатся жуткие обвинения, и Хесса одолевает мысль, что если хотя бы одно из них действительно написано преступником, то его предположения, скорее всего, верны. По крайней мере, так было в случаях с Лаурой Кьер и Анне Сайер-Лассен.

– Сильно продвинулся? – спрашивает Тули́н, входя в помещение с ноутбуком в руках.

– Не очень.

– Мне бросились в глаза три. Насчет гамбийки, инвалида и той, что на досрочной пенсии.

– Что ж, возможно.

Хесс не удивлен, что Тули́н отобрала те же три дела, что и он сам. Марк уже подумывает, что вообще-то она могла бы справиться с этим заданием и в одиночку.

– По-моему, этим нам и нужно заняться. Возможно, всеми тремя.

Тули́н с нетерпением смотрит на Хесса. У него раскалывается голова. Предстоящая работа отчего-то представляется ему тяжелой и ненужной, только он не может понять, отчего. Выглядывает в окно, за которым еще больше сгустилась тьма, и понимает, что нужно принимать решение, если они хотят предпринять хотя бы какие-то меры уже сегодня.

– Преступник, вероятно, исходит из того, что рано или поздно мы выясним, что на жертв поступили заявления в муниципалитет. Так или нет? – задает вопрос Хесс.

– Так. Может, он даже хочет, чтобы мы этот факт обнаружили. Только вот не знает, как быстро мы это выясним.

– В таком случае преступнику также известно, что мы в какой-то момент прочтем заявления и на Лауру Кьер, и на Анне Сайер-Лассен. Так или нет?

– Зачем нам играть в вопросы и ответы? Если мы сейчас не определимся, можем с равным успехом снова допросить соседей.

Хесс, однако, продолжает, стараясь развить свою мысль:

– Если б ты была на месте преступника и написала эти два заявления – и знала бы, что мы их обнаружим и почувствуем себя гениями, – то каким было бы твое третье заявление?

По глазам Тули́н Хесс догадывается, что она его поняла. Найя переводит взгляд с Хесса на экран принесенного с собой ноутбука.

– Показатель сложности текста во всех случаях невелик, но если аноним и вправду задумал нас запутать, то давай посмотрим два других заявления, которые тоже выделяются среди остальных. То, где уйма орфографических ошибок, и второе, с устаревшими выражениями.

– И в каком из них он затупил? – спрашивает Хесс.

Тули́н быстро пробегает глазами тексты на экране, а Марк не глядя берет две папки и открывает их. И на сей раз что-то настораживает его в заявлении с массой ошибок. Возможно, воображение разыгралось… А может, и нет. Тули́н поворачивает монитор своего компьютера в сторону Хесса, и тот кивает в знак согласия. Она обнаружила то же, что и он: заявление на Йесси Квиум, двадцати пяти лет, проживающую в жилом комплексе Урбанпланен на Амагере.

Йесси Квиум, держа за руку свою шестилетнюю дочку, быстрым шагом идет по коридору, но перед самым поворотом за угол их догоняет воспитатель. Тот самый, из чурок, с дружелюбным взглядом.

– Йесси, ты можешь задержаться на минутку? Надо поговорить.

Она пытается объяснить, что им с Оливией, к сожалению, надо торопиться на танцы, но, увидев его решительное лицо, понимает, что улизнуть ей не удастся, и даже не заканчивает фразу. Йесси всякий раз старается избежать встречи с ним, потому что он всегда умеет пробудить ее больную совесть, вот она и пытается включить все свое обаяние, чтобы поскорее смыться. Она кокетливо подмигивает ему и убирает со лба волосы пальцами со свежим маникюром на длинных ногтях – пусть увидит, как хороша она сегодня. Йесси два часа провела в парикмахерской на Амагербульваре – да, конечно, работают там чурки, но зато они задешево и макияж накладывают, и маникюр делают, и времени много на это не тратишь, если, как сегодня, нет очереди. Ее тугие бедра обтягивает новая желтая юбка. Йесси недавно приобрела ее в «Hø&Møg»[27] за какие-то жалкие семьдесят девять крон. Ведь эту летнюю вещичку и так уже собирались отправить на склад нераспроданных товаров, да к тому же ей удалось доказать продавщице, что юбчонка вот-вот разлезется по швам… Впрочем, последнее обстоятельство ее особо не волновало, если иметь в виду, на какой случай этот предмет одежды ей понадобится.

Однако ни улыбка, ни подмигивание желаемого ею впечатления на воспитателя не производят. Впрочем, она готова выслушать уже ставшие привычными упреки в том, что она забирает ребенка в самую последнюю минуту перед закрытием подготовительной школы. И парировать их, заявив, что хоть что-то же можно получить за свои кровные, уплаченные ею в налог. Но сегодня Али, или как там зовут воспитателя, заводит разговор о другом. Он интересуется, почему в гардеробе Оливии отсутствуют комплект из непромокаемых плаща и брючек, а еще резиновые сапожки.

– Ботиночки у нее хороши, но они промокают, и она жалуется, что у нее ноги мерзнут. Да и вообще, не очень-то они практичны для осени.

Воспитатель тактично косится на прохудившиеся резиновые ботиночки Оливии, а Йесси так и подмывает проорать ему прямо в рожу, чтобы он заткнул свою грязную пасть. Ну нет у нее прямо сейчас пятисот крон на этот осенний комплект для дочки. Да и вообще, будь у нее достаточно бабок, она давно уже перевела бы дочку куда-нибудь подальше от этой подготовительной школы, где половина детей говорит по-арабски, а на родительских собраниях требуется помощь переводчиков аж с трех разных языков. Правда, сама она на этих собраниях сроду не бывала, только слышала об этом от других родителей.

Но, к глубочайшему ее сожалению, в коридоре появляются другие учителя, и потому Йесси решает действовать согласно плану Б:

– Да мы уже купили и комплект, и сапожки. Вот только на даче всё забыли, но в следующий раз обязательно заберем.

Это, конечно же, ложь от начала до конца. Нет у них никакого комплекта, как нет и сапожек, не говоря уж о даче. Но полбутылки белого вина, выпитые ею дома в Урбанпланен перед тем, как переодеться и ехать за Оливией, помогают ей врать не краснея.

– Ладно, с этим выяснили. Ну, а как у Оливии дела дома?

Йесси замечает на себе взгляды проходящих мимо учителей и рассказывает, что дома Оливия ведет себя замечательно. Али приглушает голос и говорит, что особого прогресса в общении ее дочери с другими детьми не наблюдается, чем он несколько озабочен. Дескать, Оливия держится отчужденно, и он считает, что в скором времени надо будет еще раз поговорить на эту тему. Йесси мгновенно соглашается с ним с таким восторгом, будто он предложил им сходить в «Баккен»[28] за его счет.