Гром небесный. Дерево, увитое плющом. Терновая обитель - Мэри Стюарт

Ночной кошмар вернулся. Как и прежде, она сжалась, следя за медленным приближением Бюсака. Правда, сейчас она уже была в том состоянии, когда страх действует как наркоз, она уже находилась за той гранью, где страх больше не властен. И Дженнифер вдруг с благодарностью осознала это. Она лежала совсем неподвижно, слегка приподнявшись, как бы навстречу надвигающемуся удару. Ее глаза уже ничего не видели. Это был конец.

Бюсак задержался на пороге, загородив свет. Его дыхание было частым и надсадным. Целую вечность, казалось, он стоял там тенью угрозы. Потом, с трудом собрав силы, двинулся вперед и, чуть пошатнувшись, перешагнул через порог.

Вдруг он повернул голову, будто к чему-то прислушиваясь. Дженни увидела, как в темноте блеснули белки его глаз. Потом его тень упала на нее. Она почувствовала, как его рука нащупала ее запястье. Он дернул за веревку, привязывающую ее к кровати, и перевернул Дженни на бок. Холодное лезвие ножа скользнуло по коже. Он старательно пилил веревку.

– Мари… – бормотал он. – Она пошла за Мари…

Перерезанная веревка упала на пол. Он просунул нож под веревки, стягивающие ее ноги, Дженнифер подняла онемевшие руки и поспешно вытащила изо рта ужасный кляп. Потом провела помятым языком по нёбу и почувствовала, как невыносимый спазм тошноты откатывает назад. Дженни начала растирать свои похолодевшие запястья.

– Она попытается… Мари… – бормотал Бюсак, глотая слова.

Он пилил веревку, но то ли лезвие было тупое, то ли руки его обессилели. Дженнифер попыталась сказать: «Давайте я сама», но ничего не получилось: из горла вырвался лишь тихий хрип. Она наклонилась, вынула нож из его вялых пальцев и живо рассекла вконец растрепавшуюся веревку, связывавшую ее ноги. Бюсак выпрямился.

– Мари… – снова произнес он и, пошатываясь, как пьяный, пошел назад в кухню.

Итак, она была свободна. Да и пролежала она здесь не очень долго, но это ужасное время, казалось, шло в другом измерении, где каждое мгновение тянется вечность. Руки быстро ожили, ноги еще покалывало, и все тело ныло, но, несмотря на головокружение, она встала с кровати и довольно уверенным шагом направилась за Бюсаком.

Он обернулся, держа в руке щербатую чашку, и Дженни почувствовала едкий запах бренди.

– Надо идти, – глухо сказал он. – Ты должна мне помочь. Я ранен. Проклятая испанка пырнула меня ножом. Ты поможешь мне. Держи.

Он с бульканьем налил в чашку еще бренди и протянул ее Дженни. Она, не раздумывая, сделала хороший глоток. Горькая жидкость обожгла раздраженный пересохший рот и огнем пробежала по телу. Она задохнулась, вздрогнула, выпила еще, и на этот раз алкоголь словно вернул ее к жизни – горячей и властной волной он проник во все клеточки ее тела, и оно запылало.

У Дженни перехватило горло, но ей удалось выдавить:

– Да. Она взяла с собой нож. Она невменяема и способна на все. Как идти? Объясните дорогу.

– Ты не найдешь… Только я знаю, как идти… Там нет дороги, я должен сам показать…

Его рука все еще зажимала рану в боку, лицо в отблесках света выглядело отрешенным и помертвевшим.

Дженни тихо всхлипнула:

– О господи… Куда она ранила вас? Дайте я посмотрю.

– Оставь, женщина, – отрубил он. – Сейчас не время.

– Не будьте дураком, в таком состоянии вам не пройти и сотни ярдов, – сказала она резко и усадила его на стул.

Бюсак не противился. Распахнув на нем плащ, Дженни оборвала промокшую от крови рубашку, в тусклом каминном свете казавшуюся густо-черной. Рана была небольшая, темная кровь медленно набухала в ней и вяло капала, словно капли воды, накапливающейся и срывающейся вниз из подтекающего крана.

За гранью, которую переступила Дженнифер, не существовало уже ничего, что могло вызвать шок. Быстро и хладнокровно, как будто всю жизнь обрабатывала ножевые ранения, она оторвала чистый кусок рубашки, смочила его бренди и осторожно, но тщательно обтерла края раны.

Бюсак не застонал от боли, только сжал кулаки.

– Ваш англичанин… – сказал он тусклым, невнятным голосом, в котором был все же оттенок иронии. – Теперь мы с ним могли бы договориться. Может, он… все-таки… достал транспорт.

– У него лошадь Луиса.

По его лицу промелькнула тень улыбки.

– Не очень-то далеко он ускачет на ней.

– Фуа, – коротко сказала Дженни.

Он сделал легкое удивленное движение.

– Фуа? Значит, он все же… мужчина.

– Вполне, – сказала Дженнифер сквозь зубы. – Он воевал, ему прострелили ногу, а другие воевали, сидя дома, делали деньги на беглецах, которых убивали.

Она выбросила пропитанный кровью и бренди лоскут в камин, и он вспыхнул живым голубым огнем.

На лице Бюсака проступило выражение изумления, которое стерло гримасу тревоги и боли. Дженни мельком взглянула на него с невольным уважением. Смелый зверь. Крысиный Король? Нет, пожалуй, Стивен ошибается. Человек проявлялся в нем все больше и больше…

– Уж лучше молчите, – сухо сказала она. – Надо беречь силы, они вам еще очень понадобятся.

Все с тем же изумленным выражением он сказал:

– Ладно, Снежная Королева… ладно. Возможно, в итоге тебе удастся заключить… не такую уж плохую сделку…

Она не слушала. Стоя на коленях и быстро оглядывая незатейливую обстановку кухни, она соображала, где взять что-нибудь, что могло бы служить повязкой. Ее чистый платок – отлично, его можно приложить к самой ране, но что же сверху? Взгляд Дженни пробежал по скатерке, расстеленной на краю стола; насколько она помнила, скатерка была довольно свежая. Дженни схватилась за уголок и, не раздумывая, потянула ее на себя, при этом чашки, ложки, куски мяса и хлеба смешались – она вытащила из-под них скатерть. Что-то из посуды полетело на пол, а Бюсак с поразительной ловкостью, прямо на лету, подхватил бутылку бренди.

Аккуратно и быстро она сложила скатерть, сверху положила чистый платок и с осторожностью мягко прижала к ране. Она почувствовала, как дернулось его мускулистое тело, но он только бросил: «Скорей!» – и с жадностью отхлебнул из бутылки.

– Шарф, – сказала Дженнифер. – У вас есть какой-нибудь шарф, чтобы привязать это?

– На двери.

Дженни пересекла комнату и на ощупь обшарила темный угол с развешанной по крючкам одеждой. Найдя шарф, она мигом обмотала им Бюсака и завязала концы. Он плотно запахнул плащ и тяжело поднялся на ноги. Освещенное огнем камина, лицо казалось очень суровым, но это было скорее выражение суровой сосредоточенности, а не злости. Он сделал шаг – довольно неловко, однако в Бюсаке снова уже чувствовалась та упрямая сила, которая могла загнать в угол боль.

Дженни тоже встала, подставила ему плечо, он оперся на него и подтолкнул ее к двери:

– Viens donc[37].