БронеМашина времени - Владислав Морозов

— То есть ви хотыте сказать, товарыщ Клымов, что этой информации можно вэрить?

— Видимо, можно, товарищ Сталин. Но с учетом того, что мы не можем проверить все 100 % полученной информации…

— Да, — сказал Сталин задумчиво, вроде бы специально ни к кому не обращаясь. — Пока все удивитэльным образом совпадает… Что, кстати, с автором документов?

— К счастью, им с самого начала занималось ГРУ. Они оперативно информировали нас, что позволило избежать ненужной огласки. Силовое воздействие я, по вашему распоряжению, запретил. За интересующим нас человеком установлен негласный контроль. Данные контроля подтверждают, что он тот, за кого себя выдает.

— Гдэ он сэйчас?

— После проверки он отправлен на учебу в одно из танковых училищ. После чего отправится на фронт, товарищ Сталин. Никаких вызывающих подозрение контактов у него до последнего момента не было…

— Харашо, товарыщ Клымов. Пусть все идет своым чередом. Наблюдение продолжайтэ, но аккуратно, чтобы никто ничего нэ заподозрил…

— Так точно, товарищ Сталин!

— Ви свободны, товарыщ Клымов!

Все говорило Сталину о том, что эти материалы необходимо было использовать. И тут вождь скривился, словно от зубной боли.

Дело в том, что за год с лишним до этого имел место аналогичный случай. Началось все с того, что в Ленинграде вскоре после окончания «Зимней войны» с белофиннами в апреле 1940 года прямо-таки ниоткуда объявился некий «человек со странностями». Он привлек к себе внимание тем, что высказывал жуткие вещи. В частности, говорил о том, что летом следующего года начнется большая война с Германией, которая будет иметь для СССР самые неприятные последствия. Более того, он послал в различные инстанции письма, где детально расписывал эти свои пророчества.

Понятно, что неизвестный пророк быстро привлек внимание НКВД. Мало того что он производил впечатление сумасшедшего, так еще и порол стопроцентную антисоветчину. Поэтому в июле 1940-го его арестовали и достаточно быстро осудили «за подрыв советско-германских отношений».

Горькая ирония была в том, что Климов со своей структурой в это время был задействован в Мексике и не мог отслеживать информацию. А болваны из НКВД просто не сочли нужным проинформировать вождя… Все помнят жуткую депрессию, в которую впал Вождь всех народов на шестой день войны. Так вот, ее причиной были не только неудачи на фронтах, но и пухлое письмо, принесенное Хозяину Климовым 28 июня 1941-го. В письме вождь обнаружил детально расписанный план «Барбаросса» и нарисованную от руки карту, где была обозначена точная расстановка сил на 22 июня и точные направления немецких ударов. Вождя привело в бешенство не столько письмо, сколько дата его отправки — 3 июня 1940 года. Как оказалось, Климов нашел письмо в сейфе секретариата, где оно лежало без движения. Срочно вызванный на ковер Поскребышев заявил, что Наркомат внутренних дел и товарищ Жданов не рекомендовали знакомить товарища Сталина с текстом письма, поскольку оно написано сумасшедшим. Якобы НКВД и Жданов получили дубликаты этого письма, отправленные тем же адресатом… В общем, Поскребышев с трудом увернулся от полетевшей ему в лицо настольной лампы…

По приказу Вождя провели проверку, которая выявила и вовсе поразительные факты. Оказывается, неизвестный пророк бесследно исчез, едва прибыв в пересыльный лагерь под Саранском 5 декабря 1940 года. Конвой сдал его в числе других этапированных, начальник оперчасти лагеря расписался в получении, а через час оказалось, что фигурант исчез. Из столыпинского вагона его выгрузили, но в лагерь он словно и не входил. Растворился. Сначала думали, сбежал. Искали две недели. Не нашли. А потом выяснились и вовсе смехотворные вещи. Из личного дела исчезли все фотографии арестованного. Более того, оказалось, что его фамилия осталась неизвестной. Арестован был некто В. Суворов, приговор вынесли В. Суворину, а в ГУЛАГ по этапу отправился некто В. Суров. Были ли это простые ошибки, опечатки и описки или чей-то злой умысел — так и не дознались. Хотя голов слетело много — Хозяин таких номеров не прощал…

Но эта история имела еще более длительное продолжение. Оказывается, соседом пророка по коммуналке был некий мальчишка-школьник. И, видимо, некоторое из услышанного от соседа он записал в свой личный дневник. Без лишних деталей, разумеется. Мальчишка позже ушел на фронт и погиб в 1944-м, а его дневник был неожиданно найден родственниками в 1986-м. К их удивлению, там была довольно точно названа дата начала Великой Отечественной войны, ее ход (особенно в первые два года), названы годы и месяцы «коренного перелома в войне» и «дня победы». Цитаты из этого дневника печатали в «Технике — Молодежи» и «Науке и жизни». Они наделали много шума — тогда опять пошла мода на провидцев и экстрасенсов. Вот только о бесследно исчезнувшем странном квартиранте никто уже не помнил…

ЛИРИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ № 2.

На фотографии было заснято несколько человек, на фоне «Дугласа» с эмблемами ВВС НОАЮ. Часть из них была в летных кожанках и маскхалатах, часть — в живописно-разномастном обмундировании и широких пилотках, что выдавало в них партизан.

— Вон тот, четвертый справа, с перевязанной рукой, — пояснил Божко. — Мой дед Драго.

— А полное его имя как было? — поинтересовался я.

— Драголюб.

— Занятные у вас, сербов, имена. И что твой дедушка?

— Он партизанил всю войну, а в 1944-м прикрывал отход штаба Тито и должен был погибнуть. Но его спасли советские парашютисты.

— И что?

— А то, что один из них потом предсказал деду ту войну, которая у нас идет сейчас. Дед все хорошо запомнил и до сих пор поражается — откуда тот русский парень все знал… Вон он, кстати, на фото, второй слева от деда. Кстати, по-моему, он на тебя чем-то похож…

Я внимательно посмотрел на пожелтевший, но довольно четкий снимок. Черт знает, чем он на меня похож и почему Божко так решил. Обычный русский солдат, в пилотке и маскхалате…

— Дедушка жив? — спросил я Божко.

— Жив, недавно из Младеноваца приезжал…

Вся проблема была в том, что разговор этот происходил осенью 1992-го в Белграде. А память ко мне вернулась только после «дематризации», через пятнадцать лет. До того я напрочь не помнил всего, что было связано с той давней войной. И, естественно, свою физиономию на снимке я узнать не мог.

Вообще-то моего сербского (хотя тогда они все еще называли себя югославами) приятеля звали Божедар Калесич. И встречались мы по случаю моей командировки в «бывшую Югославию» — до этого Божко приезжал в Россию, где мы и познакомились. У Божко был брат Эмир — военный летчик, а его отец Любомир вообще был армейским полковником и воевал в тот момент где-то в Боснии. Так что материал я тогда собрал неплохой. Удалось даже съездить на авиабазу Батайница, поснимать сербские МиГ-29 и МиГ-21 и с помощью брата Божко даже покататься на «спарке».

Поскольку Божко сносно говорил по-русски, мы тогда много спорили. Мне почему-то с самого начала казалось, что дело сербов — табак. Я доказывал Божко, что додавить всех сепаратистов-соседей им не дадут, а если дело дойдет до серьезной войны с Западом, сербам насуют полную попу огурцов. Поскольку их несчастные пятнадцать МиГ-29 против хотя бы одних бундеслюфтваффе — тьфу… Ерунда на постном масле. А Божко отвечал, что «чем учить жить других, у себя дома разберитесь, демократы хреновы». И ответить ему мне, честно говоря, было нечего. Но тем не менее глотку мы драли азартно, особенно под местную сливовицу. Молодые были, глупые… В общем, уезжая, я напророчил Божко, что этот их в жопу изысканный Слободан доведет Югославию до полного распада и хаоса, если будет продолжать в том же духе. В ответ Божко аналогичным образом высказался о Борисе Николаевиче. На том и расстались. А в 2000-м мы с ним опять встретились в Питере и надрались до помороков. Мы же тогда на пол-литра спорили, чья страна раньше развалится, дураки. Честно говоря, жалко мне было, что Божко проспорил, но жизнь есть жизнь… «И откуда вы, русские, всегда все знаете?» — спросил меня пьяный вдребезину Божко. И заплакал. А утешить его мне было нечем. К тому времени его дедушка уже умер, отца потянули в Гаагский трибунал, за «военные преступления», а брат стал инвалидом — в 1999-м он сбил натовский «Торнадо», но и сам словил ракету в сопло. Катапультировался не совсем удачно — повредил позвоночник, со всеми вытекающими… Эх, да что говорить… Только спустя несколько лет, вернувшись из «близкого далека», я первым делом позвонил ему в Белград. «Через полтора десятка лет все изменится, — сказал я ему. — Для нас, братушка, русских и сербов, Вторая Мировая еще не кончилась. И рано или поздно ее закончат — не мы, так другие…» Почему я ему это сказал? А потому что знал. Если, конечно, Заруба мне не наврал…